Анатолий Гладилин - Улица генералов: Попытка мемуаров

Между прочим, у меня был шанс возникнуть на страницах «Нового мира» с «Вечной командировкой». Ее очень хотели напечатать в журнале два зама Твардовского — Дементьев и Кондратович, но они мне объяснили, что Твардовский все формальные поиски на дух не переносит. Надо подождать, пока Твардовский уйдет в отпуск, и тогда они всунут повесть в ближайший номер.

Твардовский в отпуск ушел. Но на день задержался с отъездом. Внутренний цензор, который блюл «Новый мир» от идеологических ошибок, — ответственный секретарь Борис Германович Закс (да, факт остается фактом, у каждого главного был свой «еврей при губернаторе») увидел, что какая-то вещь Гладилина идет в набор, взял рукопись на ночь домой, прочел и утром позвонил Твардовскому. Просто наябедничал! Твардовский приказал: «До моего возвращения не печатать!» То есть не трогать, не посылать в набор. А когда вернулся, прочел… Потом мне показали на первой странице его резолюцию: «Запад-запад, поиски-поиски, где же находки?» Всё. Повесть зарезана.

«Вечную командировку» издали отдельной книгой в 1962 году, и осенью того же года на знаменитом пленуме московской писательской организации, посвященном молодой литературе, мою повесть обильно цитировал и очень хвалил основной докладчик пленума Александр Борщаговский.

Я перечитываю чудом сохранившуюся у меня «Литгазету» за 29 сентября 1962 года. Крупный заголовок на всю первую полосу — «Разговор о творчестве молодых». Далее: «Младое, незнакомое» — вступительное слово председателя правления московской писательской организации Степана Щипачева. «Кровная связь поколений» — под таким заголовком излагаются тезисы доклада

Александра Борщаговского. «Пишите о главном, хозяева мира!» — это сокращенный вариант доклада Ярослава Смелякова о молодой поэзии. Теперь видно невооруженным глазом, как тщательно готовился пленум, как осторожно выверялись позиции, чтоб, с одной стороны, «не дразнить гусей», а с другой — бить наверняка. И явно пленум готовили не только писатели, которые хотели избежать ошибок «Литературной Москвы» 1957 года, чувствуется рука товарищей из ЦК КПСС. Шла сложная политическая игра, которую нельзя было озвучить, но удалось перенести на литературное поле. Например, впервые «заехали в морду» ранее неприкасаемому Николаю Грибачеву, секретарю Союза писателей СССР, члену ЦК и прочее, и прочее. Ежу понятно, что поэт Грибачев — лишь мишень, за которой прячутся его высокие покровители в Президиуме ЦК КПСС. Принципиальный вопрос: можно ли доверять нашей литературной молодежи? Конечно, у них имеются отдельные промахи, вокруг них ненужная шумиха, однако в целом — молодежь наша, советская, их герои — духовные наследники Павки Корчагина, и вообще, товарищи, кто это там отрицает кровную связь поколений? Кто? В общем, на пленуме говорят о прозаиках и поэтах, а партийный аппарат в ознобе. Там умеют читать между строк и догадываются, что надвигается партийная чистка, смена поколений, придут другие хозяева мира. Не случайно сразу после пленума молодых писателей стали зазывать в большие кабинеты. Я был У Фурцевой, у главного редактора «Правды» Сатюкова, а Евтушенко обежал с десяток. Руководящие товарищи нам мило улыбались, говорили бодрые слова и с тревогой вглядывались в наши лица…

Еще один образец политкорректной эквилибристики. Цитата из вступительной речи на пленуме С.Щипачева: «Поднялось новое поколение: „племя младое, незнакомое“. Громко заявили о себе Анатолий Кузнецов, Анатолий Гладилин, Евгений Евтушенко, Георгий Владимов, Роберт Рождественский, Юлиан Семенов, Эдуард Шим, Владимир Цыбин, Анатолий Поперечный, Василий Аксенов, Андрей Вознесенский, Светлана Евсеева, Белла Ахмадулина, Римма Казакова, Юрий Панкратов, Николай Анциферов, Владимир Фирсов, Новелла Матвеева и многие другие. Писатели этого поколения все решительнее завоевывают страницы толстых журналов, о них много пишут, говорят, спорят…»

Странный порядок имен. Ну почему хотя бы не по алфавиту? «Громко заявил о себе» тихий алкаш Анциферов, которого никто не читал? Булат Окуджава и Юрий Казаков в разряде «других», а Войнович не упомянут, видимо, потому, что кто-то в сельхозотделе на Старой площади может воспринять его сербскую фамилию как еврейскую? На самом деле все продумано и взвешено. Степан Щипачев как бы подводит итог еще не произнесенных докладов. Вот сейчас Борщаговский и Смеляков докажут, что московские молодые писатели — это не интеллигентные хлюпики, не рефлексирующие типы, а здоровые русские ребята, которые пишут про насущные проблемы нашего героического рабочего класса и которые поддерживают «мужественный курс партии на последовательное восстановление ленинских норм партийной и общественной жизни»…

Не могу не привести цитату из доклада Смелякова. Тогда, в зале, я не обратил на эти слова должного внимания. Ныне прочел и подпрыгнул. Ярослав Смеляков о Роберте Рождественском: «Мне представляется принципиально важным для нашей поэзии его стихотворение о Роберте Эйхе, напечатанное в „Известиях“. В числе других дел наша поэзия должна заняться художественной реабилитацией трагически погибших руководителей и работников нашей страны». Каково! Почти открытым текстом: дескать, молодой поэт показывает вам пример, старые пердуны, и делает то, что пока не осмеливаются делать, но обязаны делать партийные пропагандисты.

Вообще в докладах, написанных в добротном партийном стиле, содержалось множество шифровок, которые знающие товарищи моментально разгадывали. Я не особо был силен по части ребусов, но запомнил два эпизода.

После Борщаговского объявили антракт. Публика высыпала в фойе. Константин Михайлович Симонов взял под руки Аксенова и меня и стал театрально прогуливаться по живому коридору, а куча фотографов «блицевала» нашу троицу в назидание потомству…

После Смелякова — опять антракт, наши ребята держатся вместе, настроение приподнятое, облюбовали диван, где сидят Белла, Андрей, Вася. А это что за старикан, который пристроился сбоку и радостно подхихикивает, когда мы все смеемся? Не верю собственным глазам — сам Николай Васильевич Лесючевский, директор издательства «Советский писатель»! Это про него в стихотворении Вознесенского «Левый крайний»:

На следующий день, когда начались прения, языки совсем развязались. А чего стесняться? «Ура, мы ломим, гнутся шведы». Молодые хором твердили: «Всё, процесс не обратим». Даже Боря Балтер, уж, казалось бы, стреляный волк, войну окончил в чине майора, знал жизнь, и тот уверенно повторял: «Им обратно не повернуть».