Михаил Лобанов - Мы - военные инженеры

Однажды к нам в комнату зашел комиссар батальона Алексеев. Невысокого роста, с простым открытым лицом, внимательными глазами, он как-то сразу располагал к себе. Алексеев часто проводил с командным составом и красноармейцами интересные беседы на политические темы, рассказывал о событиях в стране. Вступив в партию еще до революции, он прошел суровую школу гражданской войны. Был шофером, затем военным комиссаром. Кстати, с командиром батальона Баратовым его связывала давняя, фронтовая дружба. Когда Алексеев пришел к нам в комнату и увидел искрившийся на стенах иней, мы впервые узнали, что он умеет сердиться.

- Почему не докладывали? Какое имели право молчать?

- Ничего страшного, товарищ комиссар...

- А если завтра занятия с красноармейцами некому будет проводить? Или это тоже не страшно? Ждете, когда половина батальона в госпитале окажется? Какие же вы командиры? Нет, не научились, как видно, по-настоящему заботиться о подчиненных. Красцоармейцы-то в этой же казарме живут. О них бы подумали, если на себя наплевать.

- Неловко как-то было жаловаться...

Комиссар круто повернулся и вышел, не сказав больше ни слова. Судя по всему, у него в тот же день состоялся разговор с завхозом батальона Алейником. Буквально через несколько часов в ротных помещениях установили дополнительные чугунные печки. Теперь они стали центром . нашего бытия. Вокруг них собирались, чтобы поговорить, сюда придвигали столы, за которыми занимались, а перед сном - и топчаны.

Топливо, как выяснилось, завхоз Алейник умышленно экономил, стремясь прослыть хорошим хозяином. Теперь все изменилось: появились печи и топливо.

Однажды поздно вечером мы по обыкновению собрались у нашей печки. Помню, оживленно обсуждали какую-то статью, опубликованную в газете "Красная звезда". Она только что начала выходить, и интерес к ней проявлялся огромный. Еще бы, есть теперь в Красной Армии и своя газета! Неожиданно скрипнула дверь. Сейчас я уже точно не помню, кто вошел в комнату (кажется, это был политрук нашей второй роты), но зато на всю жизнь осталось в памяти неподвижное, белое как полотно лицо этого человека.

- Товарищи, - еле слышно проговорил он, - скончался Владимир Ильич Ленин...

Я всегда поражаюсь, насколько точно удалось Маяковскому передать состояние людей, на которых обрушилась эта страшная, скорбная весть. Вдруг начал опускаться потолок, качнулись стены, задрожали огни ламп, перехватило дыхание. Мы знали о тяжелой болезни Ильича, но тем не менее поверить в то, что его больше нет, не могли, не укладывалось в голове!

Растерянные, совершенно опустошенные, мы собрались у штаба батальона. Была какая-то внутренняя потребность собраться всем вместе в эту трудную минуту. В накинутой на плечи шинели вышел комиссар, следом за ним Баратов.

- Друзья! К сожалению, это правда. Нет больше Ленина... - Алексеев замолчал на мгновение. Замерли и остальные. Ни звука, ни единого слова. Только белые облачка пара клубились в морозном воздухе над лицами людей.

- Нет больше Ленина, - продолжал комиссар, - но есть партия, есть народ, которые не позволят повернуть историю вспять. Мы должны удвоить бдительность, быть готовыми к любым неожиданностям. Каждый должен теперь трудиться за троих, за четверых...

В ту ночь мы так и не сомкнули глаз. А через несколько дней вся страна протяжными, тоскливыми гудками заводов, фабрик, паровозов прощалась с вождем революции. И мне казалось, что в эти минуты я вновь слышу слова комиссара Алексеева: "Есть партия, есть народ... Каждый должен теперь трудиться за троих..."

* * *

Близилась весна 1924 года. Молодые краскомы чувствовали себя все более уверенно. Я ежедневно проводил с красноармейцами по 6-7 часов занятий. Такая же учебная нагрузка была и у других. Кроме того, политруки рот привлекали нас к проведению политических бесед с личным составом. Вначале эти поручения носили эпизодический характер. Затем они стали системой. Вечерами приходилось тщательно готовиться, обдумывать каждое слово, которое предстояло сказать завтра. А это было не так-то просто. Дело в том, что среди наших подчиненных были люди с различным уровнем образования. Встречались вообще неграмотные. Некоторые с грехом пополам умели читать и писать. Были и красноармейцы-одногодичники, имевшие незаконченное высшее образование. Вот и попробуй проведи, к примеру, занятия по радиотехнике с такой аудиторией. Ведь "угодить" нужно и тем, и другим.

Времени на занятия и подготовку к ним затрачивалось много. И все же мы ухитрялись каким-то образом бывать в театрах, в кино и даже серьезно увлекаться радиолюбительством. Им были заражены в батальоне буквально все. И мне думается, что пошла эта "болезнь" от нашего командира - Леонида Викторовича Баратова.

Он закончил в Киеве гимназию, а затем три курса физико-математического факультета университета. Когда началась первая мировая война, Баратов добровольно ушел на фронт рядовым. В 1916 году он - прапорщик. Затем офицерские радиотелеграфные курсы при Западном фронте. После Октябрьской революции Леонид Викторович без колебаний перешел на сторону Советской власти и вступил в Красную гвардию. Он пользовался большим уважением у подчиненных и неоднократно избирался солдатскими комитетами на командные должности. Своей высокой культурой, глубоким знанием радиодела, а главное беззаветной преданностью революции он обратил на себя внимание командования и в ноябре 1918 года был назначен инспектором радиосвязи. Леонид Викторович принимал участие в боях против Деникина, банд Петлюры, а позже - в сражениях с белополяками.

Кочевая военная жизнь, а возможно, и несколько замкнутый характер помешали Баратову обзавестись семьей. Жил он в доме на Софийской площади. Его холостяцкая квартира постепенно превратилась в настоящую радиолабораторию. Он конструировал и собственноручно монтировал приемники с высокой чувствительностью, пытался добиться наиболее четкого воспроизведения принимаемых радиопередач. Сделать что-то новое, оригинальное - вот к чему настойчиво стремился Леонид Викторович.

Помню, однажды к нам в руки попала переводная брошюра, в которой рассматривалась проблема создания катеров, управляемых по радио. Вопрос рассматривался с чисто военной точки зрения. Катера, начиненные взрывчаткой, могли стать грозным оружием против кораблей и береговых укреплений противника. Баратов живо заинтересовался этой идеей. Все внеслужебное время оп теперь проводил за чертежами и расчетами, разрабатывая свою собственную схему управления механизмами по радио. Его упорный труд увенчался успехом.

Зимой 1924/25 года в киевском цирке демонстрировалось детище Леонида Викторовича. Униформисты выносили и устанавливали на деревянный настил полутораметровую модель парохода. Зрители имели возможность убедиться, что она не связана с каким-то пунктом управления проводами. Сам Баратов находился на галерке. И вдруг модель оживала. Она начинала передвигаться по арене, вращались артиллерийские башни, вспыхивал миниатюрный прожектор. Этот научно-технический аттракцион пользовался у публики неизменным успехом. Люди никак не могли понять, каким образом можно командовать пароходом по радио. Примерно в то же время Леонид Викторович смонтировал радиоприемник в обыкновенном серебряном портсигаре. Сейчас такие схемы собирают школьники. Но тогда примитивный детекторный приемник казался чудом.