Виктор Буганов - Булавин

— И естьли в Черкаском и в иных станицах донские казаки явятца противники, и при помощи божии будем над ними чинить промысл с общаго согласия и оное воровство искоренять.

В том же письме, посланном «из обозу с реки Тузловой», Толстой с удовлетворением сообщает светлейшему о прибытии в Троицкий полков Кропотова, Ушакова и Гулица. Не может скрыть удивления по поводу быстрого и легкого разгрома булавинцев под Азовом:

— Воистинно, милостивой государь, удивлению достойно, какими малыми людьми такое великое воровское собрание побито, на котором бою и бывшие афицеры, присланные в Азов, Кольцов-Масальской с товарыщи, зело стояли мужественно и многих воров взяли в полон.

Удивление губернатора странно — нетрудно ведь понять, что регулярные войска своей боеспособностью намного превосходили иррегулярные воинские отряды казаков, калмыков и прочих, не говоря уже о многочисленных, но плохо организованных и вооруженных толпах повстанцев из крестьян, работных людей и прочего люда, совсем непривычного к военному делу. Войска восставших иногда одерживали победы над врагом — помогали многократное численное превосходство, неожиданность нападения, беззаветная, несмотря на огромные потери, храбрость. Но коренные недостатки в организации, вооружении повстанческих сил в конечном счете приводили к их поражениям.

Долгорукий с Тузловой двинулся к реке Аксай, правому донскому рукаву, и здесь к нему явились Зерщиков, его есаулы и вся старшина. Со знаменами подъехали они к полкам, которые командующий «поставил во фрунт». Сошли с лошадей, «далеко не доезжая» до князя, подошли к нему, положили на землю знамена и сами распластались перед ним. Долгорукий приказал:

— Встаньте!

— Господин майор! — Зерщиков переглянулся с другими, тоже поднявшимися, старшинами. — Просим милости у великого государя и твоего заступления.

— Великие вины имеете вы перед его величеством. Его милостию и терпением в прошлом и нынешнем году ваши городки разорены не были. И вы, донские казаки, все то поставили ни во что и великому государю всякие противности показали. И за то достойны вы наказания.

— Всемилостивешний князь! Свои вины мы приносим к твоим стопам и просим за нас заступить перед его величеством. Тебе небезызвестно, что мы, природные казаки, в прошлом году тех воров, которые были с Булавиным, многих побили и показнили. А как тот вор с Сечи пришел в Пристанской городок и пошел вниз по Дону, мы противились ему, на речке Лисковатке был у нас с ним бой.

— И на том бою вор Булавин, — вставил Долгорукий, — вас побил, и вы от него бежали в Черкаской. А многие ваши братья к нему, вору, пристали.

— Так и было, господин майор. — Зерщиков опустил голову. — А потом, когда вор пришел к Черкаскому острову, мы сели в осаду и ему противились. А другие казаки, из Рыковских станиц, такие же воры, как и булавинцы, склонились к вору и нас выдали. И тот вор, пришед в Черкаской, многих из нас побил и домы наши разорил. И, видя от него такой страх и убивства, мы молчали. И в том вины свои приносим великому государю. А потом мы, собрався всем Войском, того вора и изменника в дому его осадили и его убили, а тело прислали в Азов; многих товарыщев ево поимали, и они сидят за крепким караулом.

— Которые из вас, — Долгорукий постукивал пальцами по эфесу шпаги, — верно служили великому государю, и от него будет вам похваление и милость великая. А вам тех воров, которые поиманы, также и других воров и бунтовщиков, которых вы знаете, всех поимать и привести ко мне без замедления.

— Всемилостивейший князь, все сделаем по твоему указу.

Старшины уехали в Черкасск. На следующий день, 27 июля, Долгорукий подошел к Черкасску и стал обозом. Зерщиков и вся старшина снова явились к нему и привели закованных в кандалы 20 пленных повстанцев, взятых в курене Булавина; в их числе — его сына Никиту и брата Ивана, Михаила Драного. Еще день спустя черкасские старшины и «природные» казаки вместе с представителями других станиц, «кои по Дону и с Усть-Медведицы и с Усть-Хопра», пришли в обоз командующего. Присутствовали священники, и к ним по очереди подходили атаман и другие, прикладывались ко кресту и евангелию:

— Великою клятвою, — Зерщиков говорил от имени всех пришедших казаков, — и со многими слезами клянемся мы всем Войском Донским в верности быть великому государю и служить ему безотступно и безо всякого сумления.

— А с теми, — спросил Долгорукий, — кто не явится к крестному целованию, как быть?

— Тех, кто по городкам не явится целовать крест и святое евангелие и великому государю окажется в противности, всех приговорим побить до смерти. Правильно, — Зерщиков оглядел своих подчиненных, — я говорю, господа казаки?

— Правильно, господин атаман!

— Верно!

— То наш общий приговор!

— На том и порешим. — Долгорукий одобрительно улыбнулся, После вашего крестного целования спросить я вас хочу: когда вы мне отдадите тех воров из Рыковских станиц, которые больше других в воровстве винны?

— Рыковской станицы, — смутился Зерщиков, — начало в их воровстве. Но, всемилостивейпшй князь, в убивстве вора Булавина, если бы не рыковцы, то одним черкаским жителям етого бы не сделать.

— Знаю, про то и азовский губернатор мне говорил. А вот воры, которых вы ко мне привели, сказали, да и по другим ведомостям известно, что как Булавин к Черкаскому острову пришел, и прежде всех склонились к нему рыковцы.

Старшины молчали, понурив головы. Долгорукий с едва скрытой насмешкой смотрел, как они прячут от него глаза. Продолжал:

— И первым, говорят, поехал к Булавину Василей Поздеев Большой и договорился с ним, что атамана Лукьяна и старшин отдать. А потом ты, — князь повернулся к Зерщикову, — тех старшин, посадя в лодку, отвез к нему, вору Булавину. Было такое дело?

— Было, — совсем сник Илья Григорьевич, — бес попутал за грехи мои. Да и сам, господин майор, посуди: и надо мной, и над другими старшинами тогды смерть ходила. Что нам оставалось делать?

— Хорошо, что сам признаешь,— жестко подчеркнул Долгорукий. — Не только рыковские, но и вы, черкаские, все сплошь в том воровстве равны. Правильно я думаю?

— Правильно, — эхом отозвался войсковой атаман, — разве иное что тут скажешь?

— Все мы, — вступил Тимофей Соколов, етому делу виновны.

— Ежели то дело розыскивать, — признал и Зерщиков, — то все кругом виновны.

Долгорукий молча слушал, не возражал, давая понять, что всех их считает причастными к восстанию. Об этом он не раз говорил в своем окружении, писал царю. Таких, как Фролов или, как он потом узнал, Соколов, князь среди казаков видел мало. Но пока осторожно и ловко вел свою линию: сперва умирить Черкасск, овладеть положением, потом — казнить и жечь. Припирая к стенке, обличая черкасских старшин во главе с новым войсковым атаманом, он не считает возможным подвергать их сейчас же репрессиям. Делится мыслями о том с царем: