Василий Каменский - Его-Моя биография Великого Футуриста

Я самое главное — Вы всегда и теперь находили много общего, единого в биографии Гения — с своей Личностью и это святое совпаденье Вас утешало, гордо радовало, толкая сердце к бодрости до конца.

Книга — биография — Жизнь Гения — Его творчество — пусть да раскинется Северным Сияньем над Вашими головами неустанных путешественников, затертых в Ледовитом Океане Жизни.

Его Моя Биография Великого Футуриста — Звено пролетающей Птицы с песнями.

Слушайте:

Я написал о Нем.

Я — это, как и Вы, вольный гражданин Мира.

Он — Единственный Василий Каменский, Великий Поэт, крыловейный Мудрец. Футурист-Песнебоец. Живой Памятник на глыбе Своего Творчества.

Он Автор 5 Книг: Стенька Разин, Землянка, Девушки босиком. Книга о Евреинове, Танго с коровами.

Он — Автор девяти неизданных еще Книг.

Он — Автор хоровода Лекций по России.

Ему ничего не надо.

Я — автор — Его Моя Биография Великого Футуриста.

Я — с помощью Его создал эту книгу.

Мне надо Все.

Моя жадность беспредельна: я хочу славы, денег, комфорта, здоровья, любви, вина, сигар, курортов, размаха, пьянства, молодости, красок, музыки, стихов, цирков, театров, друзей.

Хочу Всего что — вокруг.

И только не хочу ни Я, ни тем более Он — власти.

Он — тропическое растенье, а Я-земля. Его Моя — Наша Жизнь — Звено пролетающей Птицы с песнями.

Я никого не учу — я только приглашаю к себе в гости.

Своему родному городу Перми.

Здесь Поэт родился, вырос и часто бывает, работая на Своей Каменке.

Поэт любит детски Пермь и Каму.

Но у Поэта здесь нет друзей — здесь гонят Поэтов взрослые пермяки — здесь никогда не радовалось Творчество.

Здесь не знают Культуры, Поэзии, Слова.

Базар, Сибирская. Торговая — исчерпывают все интересы мещанского населенья.

Один книжный магазин — где стесняются выставлять на витрины книги Поэта.

Скучно. Бледно. Жалко. Мелко. Эгоистично. Жутко. Вороны каркают.

Часто на улицах кого-нибудь бьют.

Две газетки самоубийно пропадают.

Подневольная молодежь все-таки ныне добилась университета: мильонер Мешков выстроил — на, учись.

Здесь еще думают, что Футуризм — дело антихриста.

Но Поэт любит детски Пермь и Каму.

Надо качели.

Зеленоалыми золотыми балаганными блестками эй блести карусельное детство в памяти заржавленного с бородой чудака, ярче блести пока взрослый еще не подал прошенья в богадельню.

Пронзительно шармань металлическими голосами.

Взывай, барабань, верещи, глуши.

А то ухнет поздно.

Спасай дни денечки — тарелку с ягодами.

О карусельное детство.

К тебе Единому обращается дряблое сердце проквашенное жизнью взрослого — сморщенное бледностью сердце ведь помнит четко, что только детство питало его истинными творческими радостями, удивительными праздниками, яркоцветными приключеньями, необычайной фантазией, смелыми затеями, острыми выдумками, сокрушительным смехом и безпечностью летающих с песнями птиц.

О шарманка — пронзившая уши до глухоты малолетнему любителю музыки стоящему перед ней два часа с открытым ртом от удовольствия.

Где твоя звучальная мудрость.

Напомни озябшей от одиночества душе твой походный марш: в нем так много слышалось отважной решительности и рыцарской гордости.

Заржавленный с бородой чудак еще помнит, как под этот походный марш шарманки в карусельном детстве он вдохновенно дал клятву, что когда будет большим — непременно хоть ненадолго поступит в цирк артистом, чтобы наконец постичь все тайны парусиново-досчатых кулис — таких недоступных мальчишкам.

Вот — где была штука.

Великая штука черной магии.

И как славно-гордо-значительно, что заржавленный чудак с бородой исполнил свою клятву через 23 года.

И снова стал молод, гибок, певуч и упруг.

Старики в калошах и с зонтиками да фельетонисты (Утро России, Театральная газета, Журнал Журналов, Новый Сатирикон) осудили: в цирке чистый народ, а народу по их мненью довольно дрессированных верблюдов и говорящих собак (впрочем эта критика — Василий Каменский в Тифлисском цирке — была за два дня до революции — конечно теперь эти фельетонисты проповедуют демократизацию искусства: им все равно.

Исцеленье детством.

Только всего один исполненный жест — и жизнь орадостилась, расцвела.

Значит еще не ухнула старость.

Спасай-же детство, спасай.

Бросай спасательные круги в реку уплывающих к тухлому старчеству.

Бросай и возникай в еще юных возможностях, в еще вольных движеньях.

Ведь так много чудесного неисполнено, что если хоть одно осуществленье привидится во сне — человек пробуждается от счастья.

На кой она чорт — эта взрослость.

Каждый взрослый — полулешачье.

Каждый ребенок — мудрец, затейщик, творец, раздольник, певец интуиции, анархист, футурист.

Каждый последний ученик умнее и талантливее своего учителя, который только и знает — слово-плетку:

— Нешали.

Ух и идиоты же эти педагоги в очках.

Не даром ведь все великие люди в Искусстве или выгонялись из школ или ученики убегали как из тюрьмы.

Великие дети знали цену своей воли.

И остались великими детьми.

Ведь неслучайно все великие мастера Искусства так походят на больших детей, так любят детей, что и сами всегда не прочь на деле вспомнить жизнедатное детство, претворяющее воду в вино, жизнь — в фантастическое преображенье.

Неслучайно и то, что Василий в Крыму весной (1916) проповедывал на лекциях в Ялте — Алупке — Симеизе о еще непотерянной возможности счастья стать всем морским гостям разом взрослыми детьми на цветущем берегу моря, чтобы хоть один день или два (на пробу) уразуметь всю красоту крымской молодости.

А сам Василий — первый ребенок.

И мне стоит больших сил удерживать Его детские затеи — единственные Его радости — праздники.

Я взрослый (тоже почти полулешачье) — или играю во взрослого — и меня кандалами, тюрьмами, бойкотами, общественными мненьями, прессой — учат насильно быть — как все дураки.

Сдерживая Его — я оберегаю Его жизнь.

Все граждане кричат, поют, пишут, говорят о свободе личности

Но начни я несдерживать (только начни — даже говорить страшно), неостанавливать вольного из привольных ребенка Поэта и я убежден — гениальнаго Василья Каменского убьют палками, камнями.

Дурацкой толпе городов — Гении ненужны, а Поэты Духа — тем более.

Ведь еще никакая государственная власть не приказала слушать проповеди о идеальной жизни Поэтов Духа и неприкажет: потому что Поэты Духа скажут, что власти быть недолжно, или что все абсолютно равны и каждый — всякий человек — властелин мира.