Василий Каменский - Его-Моя биография Великого Футуриста

Кахетинские восторги переливались водопадно.

Пускай знают заботливые друзья: Н. И. Бутковская, Е. Я Молчанова, Н. Н. Евреинов, что в эти дни пробегающая с вершин Кура видела Поэта сияющим в облаках.

И неслабее сиял Иван Заикин — оба с сигарами, с песнями.

Где то напротив сидела Соня с Георгием Артемьевичем Харазовым — остроумным доктором математики или их небыло — Поэт непомнит.

Нина Дубченко — поэтесса и друг Поэта ушла на курсы.

А где друг Володя Гольцшмидт — в какие страны уаеропланил он ворочать человеческие души телеграфными столбами: кого он — рыцарь солнечных радостей — убедит истинно жить, а непроживать жизнь — эххх-ммма.

Старушка-Кремль (Карамель) новых дней подвергнут бичеванию:

Многие стонут, а я радуюсь.

Боюсь тишины, боюсь покоя.

При белом молоке электричества треск пулемета.

Нет первые страницы летят машины — живой, веселой (дням нашим подобной) — я (когда пишу это) еще не читал Его — Моя биография книги Василия Каменского, но радости смех связал многие века наши, но незабыто упоение Стенькой Разиным, но Девушки Босиком еще звучат весенним бегом Этого предлетья и среди наивно — мудрых строк своих поместив страницу опытного творчестве твоем друга — на полку емлешь колесницу прозы твоей, Вася, — цемент — цемент.

Ибо, благодаря оному отчетливей воспринимаем формы, очертания камней отдельных, созидающих вечный дворец творческой души Василия Каменского.

Это сочинения Василия Васильевича — но это правда — это не сочинение. Как и это:

И честная грудь Васи уже украшена двумя медалями за спасение утопающей погибающей литературырусской.

Бросает лазурнотворческаго берега духа своего — книги свои — спасательные круги.

Круги спасатель.

Поэтам от резиновой «штемпелеванной калоши» (№ Пушкина и др.) непонять Каменскаго. Канта поймут Россетский камень оригинальцитатствуют, а перед детьми приходящими станут недоуменно и протестующе.

И мимо них пройдет «странный странник Странных Стран» мимо «белой с колоннами террасы».

Многие увлеклись «Паном» (Гамсун) — Вася детски отдался со многими (Начало карьеры) Пану — но сказалась черноземная матка Русь — детки вылетели — дуги русскоразноцветные.

Детки взошли вывески провинциально размашистые (вся жизнь, весь день — Все) и Парижу не угнаться — книжки родились.

Примечание: курсив наш — именно и ското — ибо поэт.

Вася искренен — девушки становятся пунцовыми: Поэт признается им:

Но девушка становится пунцовою ибо Василий Васильевич — Истинный поэт «незнает к каким пристанет берегам».

Вот он подымает (истый цаловальник):

(пьет… настроение меняется вдали гроза)

Послать к чорту «отель малиновый», «девушку лань», «Кисловодск мечтательный в долине», «Углекислыя ванны нарзана» все к чорту послало Сердце землелюба крестьянина Каменскаго и вот:

Но конечно, пунцовые (от восторга) поклонники и «ицы» Гения Каменскаго Васи — не бойтесь такое одичание поэта редко, чаще:

Примечание друга поэта: картошку варить мастер, а насчет махорочной ножки-то врет.

Вот благодаря признаниям Василия Васильевича — Картошковара мы и знаем теперь откуда у него все это:

Уже поздно — пора кончать.

Несердись Василий Васильевич, что кратко, но боюсь сбить тебя твоей книге (бросишь прозу — и кончишь книгу стихами).

А ведь поэт должен и прозу делать ибо кто же лучше поэта смыслит во всех тонкостях труднаго искусства (чтобы небыло скучно).

Я еще: (моя последняя мысль) Василий Каменский пройденным своим творческим путем доказал, что Велимир Хлебников (Великий Соотечественник и Современник) может быть закончен (частично), дополнен (на путях словотворчеста и. Жаль, что время такое трезвое а то бы)

Примечание: (Я тоже перехожу на стихи ибо писал о поэзии.)

Перо и кисть приложил:

Давид Бурлюк.

Эй — кабаки, кафе, билиардные, базары, пристани вокзалы, курорты — величайшее благодарностью преисполнен вам Поэт за вольнотворческий приют.

У вас в гостях истинно отдыхал Он.

И отдыхая затевал удивительные затеи.

В кабаках — в общем стеклянном шуме — за бутылкой сочной виноградности — опьяненный — Он чуял Себя уплывающим облаком к берегам Цейлона или вспоминал песню арабианки:

— Ю мме коюн карайян.

Взбалмошная Его голова кричала:

— Дальше — еще одну.

Песнепьянство кружилось карусельно.

В кафэ (в Москве часто у Бома на Тверской) среди курящих и дамских шляп за чорным турецким кофе с сигарой Он затуманенно — прищурив правый глаз — просматривал Новый Сатирикон и Журнал Журналов где Аверченко и Василевский острили над Его выступленьями в цирке.