Анжелика Балабанова - Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938

Когда я впервые познакомилась с ним, Социалистическая партия Италии уже была разделена на два воюющих крыла – левое крыло, которое подчеркивало революционную цель движения, и правое крыло, которое придерживалось постепенности в социальных преобразованиях и делало акцент на безотлагательных реформах. Левое течение, которое я страстно одобряла, было представлено Энрико Ферри, а правое, такой же страстной противницей которого я была, возглавлял Биссолати. И тем не менее, несмотря на мое принципиальное согласие с Ферри, я испытывала мало почтения к нему как к личности. Его аргументы и манера отстаивать свою позицию производили на меня впечатление поверхностных и даже демагогических. Его репутация величайшего криминолога в Италии и его великолепные ораторские способности обеспечили ему положение в движении, которого – если судить о нем как о марксисте – по моему мнению, он не заслуживал.

Биссолати был противоположностью Ферри во многих отношениях, и, хотя я была не согласна с ним в вопросах политики, он стал вызывать во мне восхищение. Он был воплощенная противоположность демагогу. Так же смело, как он противостоял общественному мнению в своей родной провинции, когда он вступил в рабочее движение, позднее он встретил неодобрение масс и критику своих собственных товарищей, когда его обвинили в том, что он реформист. Ни в том ни в другом случае его не заботило общественное мнение, которому он не сделал ни малейшей уступки.

Когда я впервые встретилась с ним, хотя я и была молодой и неопытной девушкой, он обращался со мной, как с равной. Таким образом ему было нетрудно побуждать меня выражать свое мнение, критиковать его точку зрения. Когда я пришла во второй раз, он был даже еще более добр ко мне и больше поощрял меня высказываться. Когда я стала извиняться за то, что отняла у него так много времени, он сказал: «Не говорите так. Я чувствую себя гораздо моложе, когда разговариваю с вами. Пожалуйста, приходите еще, как только захотите».

Затем он взял несколько немецких марксистских журналов Neue Zeit, которые я просила дать мне почитать, и проводил меня домой, продолжая нашу дискуссию по пути. Кто бы мог подумать, что придет время, когда молодая женщина, идущая рядом с ним и так жадно слушающая его, станет сторонницей его исключения из партии, которую он основал?

Мои революционные убеждения, подкрепленные лекциями Антонио Лабриолы, жадным чтением «Аванти» и другой периодики и научной литературы, а также моими дискуссиями с итальянскими социалистами, заставили меня почувствовать, что для меня настало время вступить в партию. Это был следующий логический шаг в моем развитии. Это выглядело не так, как будто я пережила внезапное духовное обращение, посещая массовые собрания и слушая какого-нибудь красноречивого оратора. Я шла к рабочему движению постепенно и долго обдумывала этот шаг. Вступление в революционную партию – это не обязательно волнующее и внезапное событие. В этом нет никакого тщательно разработанного ритуала. Нужно заполнить бланк заявления, предстать перед небольшим комитетом по приему новых членов и затем занять свое место в рядах движения.

Моя жизнь в качестве члена партии какое-то время продолжалась так же, как и раньше. Я по-прежнему посвящала все свое время учебе. Но ближе к концу года я стала испытывать беспокойство. Я хотела начать активную работу в качестве пропагандиста. Но где и как? За советом я обратилась к своим соотечественникам и обсудила эту проблему с некоторыми русскими лидерами, помимо консультаций с теми итальянскими социалистами, к которым я испытывала глубокое уважение.

Мои русские товарищи настойчиво советовали мне оставаться в Западной Европе. У меня не было опыта подпольной работы, поэтому моя деятельность в России, по их словам, совершенно невозможна, за исключением контактов с профессиональными заговорщиками. Так как я буду эмигранткой, вернувшейся на родину после нескольких лет, проведенных в европейских университетах, то меня будут считать «зараженной» либеральными идеями, и я тут же стану подозреваемой. За каждым моим движением будет следить полиция. Не только ради русского, но и ради международного движения я должна остаться за границей. Мои итальянские друзья согласились с этим. Было трудно принять это решение, так как я всегда считала свое временное пребывание в Западной Европе подготовкой к работе в рядах революционного движения в России.

Но я поддалась аргументам тех, чье суждение было, без сомнения, более объективным, чем мое, и основывалось на большем опыте. Но если не в России, то где? Решение этой проблемы теперь, когда вопрос о России уже не стоял, не представляло трудности. Когда я вместе со своей семьей путешествовала по Европе, мне казалось, что самую тяжелую, опасную и отупляющую работу в Европе выполняли «дешевые рабочие руки» итальянских эмигрантов. Это было особенно заметно в Швейцарии, куда каждый год приезжали тысячи итальянских эмигрантов, спасаясь от невыносимых условий на родине. Я узнала, что швейцарский город Сент-Голл с его огромными текстильными фабриками, на которых работали тысячи итальянцев – особенно девушек и женщин, – и с многочисленными итальянцами-каменщиками был важным центром эмигрантов. Я поехала в Сент-Голл.

Этот город расположен в так называемой немецкой Швейцарии, и немецкий язык является там официальным. Народный дом, который служил штаб-квартирой швейцарским профсоюзам, также был и местом сбора иностранных рабочих, среди которых преобладали итальянцы. Я сразу же увидела трудности, которые испытывали иностранцы как в отношениях со своими работодателями, так и с товарищами по профсоюзу. Благодаря своему умению говорить на многих языках я поняла, что могла бы оказывать итальянским рабочим помощь в качестве переводчицы. Я обсудила этот вопрос со швейцарскими профсоюзными деятелями, и они одобрили мой план. Я предложила, что буду работать в штаб-квартире безвозмездно, и мне предоставили кабинет и письменный стол. Через несколько недель у меня была вся работа, с которой я одна могла справиться.

Однажды управляющий Народным домом остановился около моего письменного стола и высказал просьбу, которая меня удивила. Не могла бы я выступить на тему революционного движения в России перед членами немецкого клуба социалистов?

– Выступить – но как я могу? – спросила я. – Я никогда в жизни еще не выступала перед аудиторией. Я не знаю, как и начать.

Он продолжал настаивать в своей спокойной немецкой манере. Разве я не член партии и не должна выполнять определенные обязанности, подобно другим членам? Они хотели, чтобы в этот раз кто-нибудь сделал доклад о России, а я была русской и к тому же революционеркой. Разве я не считаю необходимым подчиняться партийной дисциплине?