Амазасп Бабаджанян - Танковые рейды

Пусть своеобразность лексики тех лет не отвлечет читателя от огромного смысла, который вкладывался тогда в это слово: массовик — организатор массы, плоть от плоти ее, человек из народа и потому теснейшим образом связанный с народом.

…Вижу себя новоиспеченным взводным — командиром пехотного взвода 4-го Кавказского стрелкового полка.

Не просто начинать новую жизнь. Еще вчера курсант, и хоть трудно овладевать премудростями военного дела, но все-таки отвечаешь лишь за себя одного. И вдруг — «отец-командир»! И вручены тебе жизни и души твоих подчиненных, ты за них в ответе. До сих пор тебя воспитывали, теперь ты сам воспитатель и должен из вот этого рабочего или крестьянского парня сделать воина, доблестного бойца Красной Армии, научить его не только метко стрелять, но и вселить в его душу неистребимую ненависть к классовому врагу и неугасимую веру в дело народа и партии.

Хорошее училище — великая вещь. Но никакая, пусть самая что ни на есть идеальная, школа не в состоянии снабдить молодого офицера всем, что понадобится ему, когда он, переступив ее порог, шагает в жизнь. Всякое случалось с молодыми выпускниками нашей Закавказской пехотной школы в первые годы после выпуска. И в судьбе нашей сыграли огромную роль наши старшие товарищи, бескорыстно помогавшие нам отыскать свое место в строю.

Нелегок путь старшего начальника к сердцу молодого командира. Надо ведь вызвать не просто повиновение своему приказу и распоряжению, а чувство веры, стремление подражать. Скажу больше — любви и привязанности.

Мне повезло, у меня были хорошие учителя на первых порах моей командирской работы. Нашей ротой командовал опытный и умный командир Н. Г. Селихов. Это был человек крутого нрава, строгий, но справедливый. Счастливое это сочетание качеств селиховского характера я немедленно испытал на себе.

Память человеческая обладает, как известно, таким счастливым свойством — о людях дорогих и близких сохраняет лучшее. Вот и всплывает сейчас то, что вспоминалось и в ту далекую ночь, — первые мои занятия с красноармейцами, на которые пришел ротный. От волнения я растерялся, что-то перепутал. Но Селихов сделал вид, что ничего не заметил. Причем получилось это у него настолько правдоподобно, что я уверился — ротный не заметил моей промашки. Успокоенный, я довольно уверенно довел занятие свое до конца.

Селихов, впрочем, не оставил меня в моем приятном заблуждении. Уходя, он сказал:

— Неплохо, вполне даже хорошо.

Я расцвел было, Селихов же, помедлив немного, вдруг добавил:

— Для начала, говорю, неплохо. Допустили грешок. Заметил я и ошибку, и ваше смущение. То, что смутились, — это тоже хорошо. Значит, почувствовали. А раз почувствовали, выходит — переживаете. А если командир не переживает, какой он командир! В нашем деле нельзя без переживаний. Другое дело — чтоб это… про себя. Ты переживай, пусть у тебя на душе кошки скребут и собаки кусаются. А другие чтоб ни-ни, сам переживай. Переживай и исправляй. И дело пойдет.

На всю жизнь я запомнил советы своего ротного командира. Об одном только сожалею — недолго довелось нам служить вместе. Военная судьба разбросала нас в разные стороны.

Но вот сорок лет спустя нашла меня в Министерстве обороны вдова героя Великой Отечественной войны полковника Н. Г. Селихова. Сколько воды утекло, а не забыла меня Людвига Иосифовна. Когда-то дружили семьями. Ротный командир обладал сдержанным и, пожалуй, суровым характером, но это ничуть не мешало ему в неслужебное время, как нынче говорят, крепить «личные контакты» с сослуживцами. Молодым командирам это было и приятно, и полезно. Атмосфера дружеская не только не исключала, не мешала, но, напротив, стимулировала и дисциплину, и любовь к общему делу, и самоотдачу.

Но когда я мысленно произношу свое «спасибо за науку», всегда адресую ее не одному Селихову, а еще П. Я. Яремчуку — помощнику командира роты по политической части. В памяти как-то слились для меня эти два человека — слитны и едины были они и в действительности.

— Послушай, Бабаджанян, — как-то обратился ко мне Яремчук, — что-то ты больно часто твердишь бойцам: смелого, дескать, пуля боится…

— Так это же Суворов! — вскипятился я.

— Суворов, не спорю, — миролюбиво продолжал Яремчук, — только я за то, чтоб ты добавлял все время к слову «смелого» еще и «умелого». Разумеешь? Кстати, это тоже Суворов…

Жизнь вскоре подтвердила мне правоту Яремчука.

На южных границах нашей страны в ту пору было все еще неспокойно: в Средней Азии действовали отдельные отряды басмачей, а в Закавказье — контрреволюционные банды кулаков, князей, беков, ханов…

1930-й. Сводная рота полка, в котором я начал свою командирскую службу, послана в район Кедабека для ликвидации кулацкой банды Меджида Якублы. Эта банда терроризировала крестьян, вступивших в колхозы, совершала злодейские убийства работников советских учреждений, партийных активистов.

Рота укомплектована старослужащими и младшими командирами — задание чрезвычайной трудности. Бандиты скрываются в ущельях Кара-дараси, что в переводе значит Черное ущелье, и Кечи-дараси — Козлиное ущелье.

Зимой, когда выпадает снег, продвигаться по этим ущельям почти невозможно. Толщина снежного покрова несколько метров, и вдобавок грозят снежные обвалы. Гряды скал с обеих сторон ущелий высотой метров двести, каменные утесы поднимаются от самого дна ущелья до вершин хребта. Вход в ущелье между скалами узкий, всего метров тридцать-сорок. Бандиты где-то вверху, невидимы для нас, а вот мы у них как на ладони.

За целый день подвинулись всего на несколько шагов. Но людей потеряли много. А еще через день погиб новый командир роты А. Арбузов — человек поразительной, безрассудной храбрости. Бандиты ведут по нашим боевым порядкам сильный ружейно-пулеметный огонь. А Арбузов ходит от взвода к взводу во весь рост, даже не пригибаясь, словно бросает вызов смерти. Пули свистят вокруг него, а ему хоть бы хны. Даже зависть берет: откуда у человека столько отваги? Бойцы глядят на него, восторженно ахают: «Похоже, заколдован Арбузов!»

Амазасп Бабаджанян проверяет результаты стрельбы пулеметчиков

Как могу, пытаюсь подражать Арбузову, но получается это у меня неважнецки.

Чтоб хоть чуточку походить на бесстрашного своего начальника, мобилизовал всю волю — стал тоже вышагивать во весь рост. Иду этак к пулеметному взводу, вдруг слышу строгий окрик: — Ложись!

Смотрю, это комполка Н. П. Недвигин.

— Что еще за лихачество такое — подставлять голову под пули противника! Умный командир действует так, чтобы сразить противника, а самому остаться целым и невредимым. Ты умей организовать бой, а не ходи, как петух, под обстрелом, не выставляйся на всеобщее обозрение.