Амазасп Бабаджанян - Танковые рейды

Семьи мы тотчас с двумя бойцами отправили вниз, а сами продолжали преследовать оставшихся в живых бандитов, которые вместе со своим главарем Меджидом уходили, маскируясь, снова вверх, к вершине хребта.

Впереди нас кошкой карабкался разгоряченный Мансур. Белоус уже не нависал над ним, как коршун.

Вскоре смерклось, наступление пришлось прекратить. Утром нас нашел офицер связи, передал приказ изменить направление движения — идти к ущелью Кечи-дараси. Дело в том, что плененные люди Меджида показали: он намерен переправиться через труднопроходимый хребет Черного ущелья, чтобы проникнуть в Козлиное ущелье.

— Знаю, где он там спрячется, — сказал Мансур. — Я доведу.

Предстоял путь через горы, глубокий по пояс снег. Измотанные, без сна и отдыха, мы еле двигались. Когда перевалили хребет и оказались в Кечи-дараси, мы поняли — не зря так прозвал народ это ущелье: только горные козлы могли здесь продвигаться без опаски сломать шею.

Вот и пещера, которую искал Мансур. Но уже ночь. А пещера хранит молчание. Прямо сказать, жуткое молчание.

Расставляю посты. Ночь проходит в тревожном ожидании.

Наутро начинаем кричать в пещеру, предлагаем выйти и сдаться. В ответ молчание. Тогда приказываю открыть огонь по входу в пещеру. В ответ несколько одиночных выстрелов. Ага, значит, они здесь!

Здесь-то здесь, но как их оттуда выкурить? Из пещеры раздавались меткие выстрелы и укладывали наповал каждого смельчака, отважившегося приблизиться ко входу в нее.

Так прошел еще целый день. К вечеру прибыл на помощь взвод войск НКВД под командой моего однокашника Ростовцева.

— Что ты с ними цацкаешься! — сказал Ростовцев. — Давай обстреляем их ружейными гранатами, прямо внутрь пещеры. У тебя же другого выхода нет.

Я промолчал, потом сказал по-азербайджански:

— Мансур, скажи им ты… А то… сам понимаешь, гранатами если…

Мансур сломал палку, которую сжимал в руках.

— И что? Пусть он там подохнет!

— Но ведь он там не один…

Мансур встал, сложил руки рупором и крикнул в пещеру:

— Эй, люди! Бросьте там этого сукиного сына и выходите, а то все погибнете! Это говорю вам я, Мансур…

Тотчас раздался выстрел. Как только Мансур увернулся от него, не знаю!

Делать было нечего. Скомандовал — в пещеру полетела граната. Послышался грохот, умноженный эхом пещеры.

Через несколько минут из пещеры вышли четверо, опустили на землю оружие. Можно было ожидать подвоха. Я спросил:

— Где остальные?

— Нас осталось всего пятеро. Пятый — Меджид. Он там. Мертвый, — отвечал один из бандитов.

К нему тут же подскочил Мансур, схватил за грудки:

— Это правда?

— Правда, Мансур. Он застрелился.

А. Бабаджанян (в белой гимнастерке, справа) с бойцами своего взвода

Мансур оттолкнул от себя бандита, опустился на снег, обхватил голову руками.

А в пещере действительно лежал мертвый Меджид.

С бандой было покончено.

Но пуля все же достала меня. Видно, не внял я должным образом советам командира полка и П. Яремчука — был ранен в тех боях.

Эти воспоминания еще больше растравляют меня… Ранен в бою за Советскую власть. А эти женщины за шпиона приняли… С обидой я и засыпаю.

Наутро с усмешкой вспоминаю свои ночные «тягостные» размышления. Да и некогда. Надо исполнять свои обязанности.

19-я армия И. С. Конева была мощной боевой силой — три корпуса и стрелковая дивизия. Она получила приказ перебазироваться в район Витебска. Однако начало погрузки в железнодорожные эшелоны почему-то задерживалось, мы томились в вынужденном ожидании, а события на фронтах развивались бурно, и, увы, не в нашу пользу.

Глубокими клиньями танковые группировки врага рвали нашу оборону, устремлялись на восток. Его авиация держала под своим контролем все наши коммуникации, нещадно бомбила их вплоть до Киева и Брянска.

28 июня гитлеровские войска овладели Минском, Бобруйском, 3–4 июля противник вышел на своем правом фланге в районе Рогачева к Днепру, на левом занял Борисов. Фронт неумолимо перемещался на восток. Аэродромы противника подтянулись совсем близко, налеты его авиации становились все интенсивнее и наглее. Под вражескими бомбардировками затруднялась не только погрузка войск армии, но и передвижение эшелонов, они растянулись на колоссальное расстояние, более чем на пятьсот километров: когда первые достигли района Смоленска, другие только начинали грузиться.

В условиях непрерывных авиационных ударов противника для ввода армии в действие после начала погрузки требовалось не менее двенадцати-пятнадцати суток. А их в запасе не было.

Бронированные армады врага развивали наступление на Могилев, Оршу, Витебск. 19-й армии была поставлена задача: занять оборону по рекам Западная Двина, Вонь.

Подходили эшелоны, войска совершали марш и с ходу вступали в бой с танковыми группировками. Бои были тяжелыми и кровопролитными. К вечеру 9 июля из четырехсот эшелонов прибыло к месту назначения всего сто три, остальные медленно пробивались к Смоленску. К этому времени в 19-й армии не было ни одной полнокровной дивизии, в соединениях оставалось всего по три-четыре стрелковых батальона. Не было артиллерии — она еще находилась в пути.

Несмотря на крайне тяжелую обстановку, личный состав 19-й армии, как и все советские воины на всем протяжении советско-германского фронта, героически дрался с численно превосходящим противником. Ф. Гальдер записывает в своем дневнике: «Сведения с фронта подтверждают, что русские всюду сражаются до последнего человека» [6] Цит. по: Военно-исторический журнал. 1959. № 7. .

Танковый десант Гудериана — за Днепром. Гудериан хвастливо пишет в своих «Воспоминаниях солдата» («Erinnerungen eines Soldaten», Гейдельберг, 1951), широко пропагандируемых на Западе: «11 июля ранним солнечным утром, в 6 час 40 мин, в сопровождении моих гостей я выехал со своего командного пункта, располагавшегося в Толочине, который еще в 1812 году служил штаб-квартирой Наполеона I, и направился к Копысь, чтобы присутствовать при форсировании реки 47-м танковым корпусом».

Он свято верил в непобедимость своих бронированных армад, потому и пригласил поглядеть на форсирование Днепра, как на торжественную церемонию, своих гостей — личного адъютанта Гитлера фон Белова и представителя Муссолини генерала Марасса. Он был полон приятных исторических ассоциаций — до зимы еще было далеко… Мы пока еще отступали.

12 июля я ехал по дороге Витебск — Смоленск, из кузова грузовой автомашины наблюдая за «воздухом». На перекрестке Минской и Витебской дорог навстречу на большой скорости выскочил мотоцикл с коляской.