Юрий Мейер - Записки белого кирасира

Но я забежал вперед. Весной 1915 года я кончил гимназию в Самаре. По серьезности экзаменов, по усиленной затраченной работе это было событием, происходившим по установленным правилам твердого порядка, и осталось у меня в памяти как принадлежащее подлинной старой царской России. До известной степени и осенние экзамены для поступления в Лицей носили тот же характер.

Скажу несколько слов об Императорском Александровском Лицее. Широкой публике это учебное заведение стало известным благодаря тому, что воспитанником первого лицейского курса был Пушкин. С 1811-го до 1843 года Лицей помещался в Царском Селе в здании со знаменитой галереей Камерона. Потом он был переведен в Санкт-Петербург в большое белое четырехэтажное здание на Каменноостровском проспекте. Задумано это учебное заведение было для подготовки государственных чиновников, главным образом для дипломатической, судебной и административной службы. Весь курс его продолжался 6 лет. В Лицее было два приготовительных класса, младший и старший, и три общих класса. Эти пять классов соответствовали курсу 8 классов классической гимназии. За этим курсом следовали три года университетского курса. Классы считались в обратном порядке, начиная с шестого общего младшего класса и кончая первым выпускным старшего университетского. Программа старшего курса соответствовала курсу юридического факультета университета, с добавлением ряда предметов и, особенно, изучения трех иностранных языков — немецкого, французского и английского.

Лицей был одним из трех привилегированных учебных заведений Российской Империи вместе с Императорским Училищем Правоведения и Пажеским Его Величества Корпусом. Туда принимались лица дворянского сословия, и их отцы или один из дедов должны были быть в звании действительного статского советника или генерал-майора. Для Пажеского Корпуса — тайного советника или генерал-лейтенанта. Учебная привилегия заключалась в более коротком курсе. Прохождение курса гимназии и университета занимало 12 лет, а Лицея — 8. Однако нужно было принимать во внимание, что в младший приготовительный принимали учеников, которые уже прошли предметы, соответствующие третьему классу гимназии. Привилегия во времени учения в конце концов сводилась к одному году при прохождении университетского курса: три года вместо четырех. Дальнейшая привилегия состояла в том, что лицеисты с высокими баллами заканчивали Лицей с чином 9-го класса, надворными советниками, в то время как оканчивающие университет могли получить только чин 10-го класса. Воспитанники Императорского Училища Правоведения выходили с такими же чинами по табели о рангах, но прием в Училище был открыт для всех. Если принять во внимание, что ежегодный выпуск из Лицея не превышал 35–50 человек и то же самое было в Правоведении, то число лиц, пользовавшихся этими привилегиями по образованию, в целой Империи было крайне незначительно. По старшинству по службе чин надворного советника давал три года.

Воспитанники Лицея имели свою внутреннюю организацию. Вновь поступавшие принимались голосованием в курсе. Первый, то есть старший, класс имел известные права в самой жизни Лицея. Он выбирал генералов «от фронта», «от кухни» и т. д. Первый следил за дисциплиной всех воспитанников, второй — за уровнем питания. В Лицее было два музея: Пушкиниана и Лицеана, в них хранились реликвии и воспоминания о поэте и о других выдающихся лицеистах, как, например, о князе А. М. Горчакове, канцлере Российской Империи, бывшем одного выпуска с Пушкиным. Об этих музеях заботились два генерала очередного старшего класса, от Пушкинианы и от Лицеаны. По окончании Лицея выходящий курс в особой церемонии передавал права курсу, переходящему в первый класс. Лицеисты во всех классах делились на приходящих, живших дома с родителями, и казеннокоштных, живших в Лицее.

За свое существование с 1811-го по 1917-й год Лицей сумел создать и сохранить замечательную атмосферу внутренней искренней дружбы, лишенной всякого высокомерия, в сознании своих обязанностей как представителей служилого класса, однако с известным духом либерализма и просвещенного гуманизма, унаследованного от первого курса и установленного тогда Пушкиным, Пущиным, Кюхельбекером и бароном Дельвигом. Эта дружба распространялась не только на членов того курса, к которому лицеист принадлежал: она была общая для всех лицеистов, от стариков до молодежи, и по окончании Лицея получала яркое подтверждение в ежегодном праздновании дня основания Лицея 19 октября по старому стилю, где все лицеисты в данном городе собирались на общий банкет. Внешний жест, которым это сродство душ и умов подтверждалось, был поцелуй, которым лицеисты обменивались при встрече, и не только учась в Лицее, но и потом в частной жизни. Монархические убеждения были тверды, и особой любовью пользовалась государыня Мария Федоровна, Августейшая Покровительница Лицея. Она иногда приезжала в Лицей и обходила классы. Младшие лицеисты, невзирая на любую погоду, бежали в одних курточках по саду до ворот за выездом Государыни.

В Лицее была введена 12-балльная система. При выпуске воспитанники за блестящие успехи награждались Большой золотой (большая редкость) и малыми золотыми медалями. Но и по окончании каждого класса за высокий средний балл в награду выдавались ценные книги по собственному выбору награждаемых. Номер курса отмечался римскими цифрами. Я был воспитанником LXXIV курса. Последним курсом, окончившим Лицей весной 1917 года, был LXXIX. Внимательно читающим эти строки может прийти в голову вопрос: почему в Лицее за 106 лет существования оказалось только 79 курсов? Объясняется это тем, что во второй половине XIX столетия выпуски были через полтора года.

Итак, в конце августа 1915 года я со своей матерью приехал в Петербург, чтобы держать экзамены в 3-й класс Лицея. Сделал я это успешно, хотя пришлось писать сочинения на трех языках — немецком, французском и английском. Я стал жить в Лицее. Кстати, могу сообщить, что за учение и жизнь, то есть питание и даже казенную курточку с брюками (которую мы носили только в Лицее) и мундир, за год в 1915 году надо было платить 720 рублей. Поступивших, как я, в третий класс нас было двенадцать. И в отношении к нам подтвердилась традиционная лицейская дружба. Мы были приняты с большим радушием коренными лицеистами нашего курса, и за какой-нибудь месяц нас приняли в курс. Здесь хочу подчеркнуть и следующую подробность. Лицей отнюдь не был учебным заведением для сыновей высших сановников Империи или семей, которые оставили след в истории России. Точно так же процент титулованных был не так велик. Нас всего в курсе было 42. Моими товарищами были не только Голенищев-Кутузов, Толстой, Рюриковичи — князь Масальский, князь Путятин или правнук друга Пушкина, барона Антона Дельвига — Андрей, но и сыновья семей, историей не прославленных: Юрша, Щелкунов, Гун, Метц, Мусман. Передо мной сейчас две группы нашего курса: большая — это коренные члены курса после окончания последнего общего класса и меньшая — нас 12 поступивших в третий, университетский класс. Смотришь и думаешь с унынием, как судьба распорядилась этой молодежью.