Юрий Мейер - Записки белого кирасира

Началось обучение эскадрона по-конному. Вооружение кирасира состояло из винтовки (которой он мог пользоваться спешенным) и шашки, главного оружия в конной атаке. Кроме того, первый ряд эскадрона был вооружен пиками.

Нужно сказать, что обучить пользованию пикой наших юнцов было делом совершенно безнадежным. Для правильного владения этим оружием нужны были сильные люди и настоящие кавалеристы, а наши молодцы еще совсем нетвердо сидели в седле. Для того, чтобы правильно рубить шашкой, существовало упражнение — рубка лозы, т. е. тонких ивовых прутьев, вставленных в деревянную стойку на высоте предполагаемого конного противника. По очереди кирасиры переходили в галоп и должны были вытянуть шашку вперед и рубить лозу верхней третью клинка. При острой шашке лоза срезалась легко. Но достаточно было опоздать на долю секунды и ударить лозу нижней половиной шашки, как лоза только ломалась и не срезалась. Пики были только обузой для наших кирасир. Только через год, уже в Таврии, я знаю один случай, когда наш киевский кирасир Сахновский пикой ранил советского пехотинца. Единственно в стрельбе из винтовок удалось добиться удовлетворительных результатов.

Коренные офицеры моего полка переживали счастливые минуты. Они восстанавливали родной полк. По статуту до революции полк, как и все три остальных полка Первой гвардейской кавалерийской дивизии — Кавалергарды, Конный полк и Кирасиры Ея Величества, — имел в строю 4 эскадрона. К осени 1919 года по мере движения из Крыма наш полк сформировал Эскадрон Его Величества, 2-й эскадрон, и наконец мы формировали третий. Помимо этого, на фронте была наша пулеметная команда, а в Шарковщине запасная часть. Как же было не радоваться старшим офицерам! В запасную часть удалось включить и духовой оркестр одной из гимназий, если не ошибаюсь, из Екатеринодара. Это дало возможность за дружеской беседой господ офицеров после обеда вечером в торжественных случаях, как в добрые старые времена, выпить бокал вина под бравурные звуки хора трубачей и благодарить дирижера, учителя музыки, который ходил у нас под кличкой «Капельдудкина». Один такой вечер остался у меня в памяти на всю жизнь. Это было, когда старший полковник Н. А. Петровский прочитал нам почто-телеграмму, полученную с фронта от общества офицеров двух эскадронов, согласно которой я был принят в полк. Володя Пузыревский побежал домой и принес мне пару полковых погон, которыми я тут же заменил мои погоны общей кавалерии. Потом, уже в эмиграции, выяснилось, что я был последним офицером, надевшим форму нашего полка.

В сентябре пришло радостное известие о блестящих действиях нашего лейб-эскадрона под селом Британами, в Черниговской губернии, в атаке на башкирскую красную бригаду. Этот период нужно считать расцветом наших надежд. Прежде всего налицо были успехи белого оружия, во-вторых, особенно для старших офицеров гвардейских полков, — гордое сознание, что они восстанавливали родные полки. Ведь наш дивизион теперь имел уже три эскадрона в строю и входил в состав Сводного полка Первой Гвардейской кавалерийской дивизии. Кавалергарды, Конногвардейцы и Кирасиры Ея Величества тоже имели по три эскадрона, но в полку могли держать только по два, да и то на фронте полк состоял из 8 эскадронов вместо полагающихся по дореволюционному регламенту четырех. Правда, осенью 19-го года дивизион Кирасир Ея Величества действовал в отделе и воевал в тылу с красными отрядами партизана Шубы. Сводным же полком на фронте командовал кавалергард Д. Корсиковский, которого мы, молодые офицеры, за его воинский порыв звали «неистовый корсиканец». Бригадой, состоявшей из двух сводных полков Гвардейской кавалерии Первой и Второй дореволюционных дивизий, командовал кирасир Ея Величества генерал-майор Данилов. В свою очередь эта бригада входила в состав кавалерийской дивизии, начальником которой был кавалергард Миклашевский. Другой дивизией, входившей в состав 5-го кавалерийского корпуса, командовал генерал-майор Ингерманландский гусар Барбович, один из выдающихся кавалерийских начальников. Командовал корпусом генерал Юзефович.

Я подробно описываю состав этого военного соединения с целью показать, что в Добровольческой армии образовался центр притяжения гвардейских и армейских кавалеристов, по убеждению монархистов, открыто считавших, что они борются за реставрацию. Почти без исключения они были помещиками и не скрывали, что их целью является также и восстановление помещичьих прав на землю. Поэтому неудивительно, что их отношение к крестьянам в районах, которые занимали наши части, было не дружественное, а скорее враждебное.

Если не ошибаюсь, в конце сентября пришел приказ нашему третьему эскадрону присоединиться к действующему полку и заменить наш лейб-эскадрон, уходивший на отдых. Наш эскадрон был переброшен железнодорожным эшелоном в район Кролевца. Участок, на котором действовал наш полк, был второстепенным фланговым в отношении главного направления на Орел. Стояло чудное «бабье лето», и боевые действия скорее походили на маневры в мирное время. Там я получил задание глубокой разведки в направлении на Шостку, в которой издавна были большие военные пороховые заводы. За моим взводом в том же направлении должна была выступить бригада генерала Данилова. Через несколько часов я подошел с моим взводом к защитному городку Воронежу (не смешивать с большим губернским городом того же имени). Так как противника не оказалось, я его с моими 12 кирасирами занял, послал наблюдателей на колокольню, с которой хорошо были видны Шостка в трех верстах и открытая полевая дорога к ней. Из расспросов жителей выяснил, что Шостка занята советской пехотной бригадой и несколькими сотнями кавалеристов, о чем я донес Данилову. На следующий день наша бригада попыталась атаковать Шостку, но была отбита сосредоточенным огнем советской пехоты и тремя или четырьмя батареями. Пришлось отойти за Воронеж.

Другой военной операцией для меня была посылка моего взвода в глубокую рекогносцировку за 40 верст с целью выяснить присутствие противника в большой слободе Марчихиной Буде. Она была уже в Севском уезде Орловской губернии. На этот раз мы на полпути натолкнулись на советский разъезд и вступили с ним в перестрелку, в которой был ранен в живот один из моих кирасир. Его удалось отправить на реквизированной телеге местного крестьянина, в сопровождении другого кирасира, за 50 верст в ближайший полевой лазарет. Бедный молодой гимназистик скончался там через несколько дней от перитонита. За отсутствием пенициллина тогда ранения в область живота почти всегда кончались смертью. Это было первым напоминанием для моих новичков, что война — не шутка. В Марчихиной Буде мы побывали, но противника в ней не оказалось. Это был самый северный пункт, которого мне удалось достичь в нашем наступлении.