Юрий Мейер - Записки белого кирасира

Другое отношение к событиям было у старших офицеров. Г. А. Доленга-Ковалевский, командир 3-го эскадрона, был в полной прострации, в припадке фаталистического безволия. Еще в сентябре прошлого года он был полон энергии и самоуверенности, когда в Полтавской губернии формировал свой любимый третий эскадрон и потом повел его на фронт. Но за эти зимние месяцы все пошло прахом, и не было уже сил начинать все сначала.

Надежда была на нового Главнокомандующего, генерала Врангеля. Я уже писал о том, что наши вожди, генерал Алексеев, Деникин, Драгомиров и другие, оказались не политиками и не поняли, что гражданская война выигрывается не силой оружия, а политическими лозунгами. В этой области они проявили полную неподготовленность. Но, кроме того, сказался, очевидно, и опыт войны с немцами. Война была окопной, неподвижной, маневра не было. А Гражданская война вся была построена на маневре. Постоянных фронтов не было. Победу давал обход противника, молниеносное окружение, собственный прорыв из поставленной врагом западни.

Генерал Врангель еще в июле 1917 года был назначен начальником 11-й кавалерийской дивизии, и на нем опыт окопной войны глубоко не отразился. У него были способности настоящего вдохновенного полководца. Он мог поднять дух войск, люди шли за ним и верили ему. Наша крымская кампания 1920 года осталась малоизвестной военным историкам, но она замечательна тем. что после сильнейшего разгрома, длиннейшего отступления, морской эвакуации генерал Врангель смог поднять остатки сил на новый победоносный поход, на выход в Северную Таврию, на выдвижение до Александровска. Победы давались нам летом 1920 года гениальностью задуманного маневра. Военные эксперты, изучая походы Наполеона, считают, что он свой военный гений больше всего проявил в зимней кампании 1814 года, когда он стремительностью маневра отбивал натиск немецких, австрийских и русских армий, во много раз превосходивших его силы, и бил их в боях под Бар ле Дюк, Бар сюр Об, Вошан, Шампо бер, Монтеро, Монмирай и Фер Шампенуаз. Такая же серия побед с крохотными силами давалась нам благодаря военному гению Врангеля, и имена Узкуев, Большого и Малого Токмака, Алексеевки, Константиновки, Мелитополя достойны войти в военную историю наравне с названными местами во Франции.

Когда я думаю об этой блестящей кампании и сравниваю ее с кампанией Наполеона, хотя обе кончились поражением, передо мной встает картина баталиста Мейсонье «1814». В серой мути тусклого зимнего дня движется группа всадников во главе с французским императором. Его лик мрачен, он погружен в глубокую думу. И по аналогии таким же полководцем представляется Врангель, тоже главной фигурой на картине под названием «1920-й». Только вместо зимнего пейзажа на ней серо-бурая степь Северной Таврии. Гениальный маневр приносит победу. Боевые части, высадившись в крымских портах, идут прямо на фронт. От Гвардейской кавалерийской бригады чуть ли не в 16 эскадронов остался полк в 6 эскадронов. Отдельные дивизионы из трех эскадронов сведены каждый в эскадрон неполного состава. Генералу Врангелю предстоит трудная задача назначить командира полка. Принимая во внимание старшинство полковников первой и второй дивизий, имеется очень много кандидатов с равными правами, но выбор крайне труден, так как может повлечь обиду у других. Поэтому последним командиром того, что осталось от императорской гвардейской кавалерии, назначается армейский гусар, полковник Генерального Штаба Сергей Николаевич Ряснянский.

Я не попадаю на фронт, а исполняю обязанности адъютанта запасной части при полковнике князе Н. М. Девлет-Кильдееве. Жизнь в Аблеше привольная. Время от времени посылают в командировки. Один раз за американским обмундированием еду в Феодосию к американскому майору Тейлору. Секретарша у него была Ася Старицкая, хорошая моя знакомая по Орлу. Мне выдают 60 комплектов, больше, чем я ожидал и просил. Тут произошло недоразумение: Тейлор думал, что я получаю вещи для всего гвардейского полка, а на самом деле я хлопочу за запасную часть лишь одного эскадрона. Другой раз посылают в Джанкой, чтобы привезти оттуда из госпиталя нашего офицера Петю Максимова, лежавшего там в сыпном тифе. Еду в уже описанном вагоне. На носилках переносим Максимова в вагон: он без сознания. Потом хлопоты, чтобы вагон прицепили к поезду, идущему в Феодосию, и возвращение в чудный весенний день. На горизонте синеют горы, солнце сияет, в душе нет никаких забот.

Началось наше наступление, и Северная Таврия занята нами. Власти объявляют мобилизацию призывных коренного населения. Воинский начальник присылает бумагу — такого-то числа забрать 29 новобранцев, предназначенных для пополнения нашей части. Это все парни из громадного села Узкуи, имеющего репутацию гнезда разбойников. С двумя кирасирами я принимаю мобилизованных. На ночь приходится запереть их в сарай. Утром двоих не досчитываемся. Они ночью подкопали стенку и ушли. Но, как ни странно, оставшиеся до самого конца прослужили в полку и часть их даже эвакуировалась с нами.

Но куда интереснее были командировки в Севастополь, что неизменно было связано с заездом в Ялту. Полковник Заботкин вручает мне толстые пачки «колокольчиков» и даже керенок. Задание — приобрести на них твердую валюту. В Севастополе у меня налажена связь с рядом агентов, между прочим с лицеистом В. В. Крыловым, моим бывшим сослуживцем по тайному секретариату министра Афанасьева в Киеве. Боюсь покупать бумажки, хотя бы они были английскими фунтами. Заказываю золотые доллары и французские луидоры. Приходится ждать, пока они придут из Константинополя. Севастополь полон знакомых и друзей. После завтрака в Морском собрании английские морские офицеры приглашают к себе на эскадренный миноносец — на дринк. Кажется, первый раз в жизни пью виски с содой. Но из этого двухчасового общения выношу убеждение в полном взаимном непонимании. Англичане смотрят на нас свысока. Стоянка в Севастополе им надоела, ведь война кончилась, их тянет домой, а тут их заставляют быть свидетелями внутренней драки русских, результат которой их совершенно не интересует. Поэтому и помощь этим русским весьма эфемерная, в лучшем случае — несколько френчей и башмаков. Оружия и боеприпасов не дают или пытаются закончить всю эту авантюру предложением помирить Врангеля с Троцким, пригласив их на Принцевы острова.

Итак, наступило последнее лето нашей жизни на родине. Крым в 1920 году, особенно южное побережье — Ялта, Гурзуф, — был тем крохотным клочком, на котором очутились последние представители русского общества из Петрограда, Москвы и других больших центров. На этой пяди русской земли оставались еще немногие представители Династии, спасшиеся от казни большевиков. Государыня Мария Федоровна, Великие Князья Николай и Петр Николаевичи, Великая Княгиня Ксения Александровна с многочисленной семьей. Они жили в имениях Дюльбэре и Ай-Тодоре, и еще в 1919 году там была организована военная охрана, состоявшая из молодых гвардейских офицеров. Этим отрядом командовал георгиевский кавалер полковник Федотьев. Приспособляемость русских была изумительна. Несмотря на отсутствие настоящих квартир, скученность жизни, недостаток в питании, настроение было веселое. Развлекаться отпрашивались в Симферополь. Необходимость охранять упомянутые дворцы отпала, когда сестра Государыни Марии Федоровны вдовствующая королева Англии прислала за ней дредноут. Государыня настояла у англичан принять на борт несколько сот русских из Ее окружения, которые этим самым стали гостями короля английского. Дредноут ушел на Мальту, где многие русские высадились, а потом в Англию.