Павел Лукницкий - Сквозь всю блокаду

Везде, как и в прошлом году, — огороды. У поэта Александра Прокофьева, например, огород на Марсовом поле; и среди грядок соседних огородов в солнечный день всегда можно увидеть нескольких женщин, спокойно читающих книги. Подойдите поближе, вы увидите томик Шекспира, журнал «Октябрь» или сборник рассказов Джека Лондона. Этого автора ленинградцы полюбили по-новому — разве быт, описанный в «Северной Одиссее», не схож многими своими чертами с нынешним нашим бытом? Но только читают Джека Лондона с чуть ироническим чувством превосходства: что стоят все описанные им трудности, то ли испытали мы? А вот сидим на огородной грядке, живые и сильные духом, и ничто нас ни испугать, ни смутить, не может…

Проходя по Невскому мимо Морской улицы, видишь пятиэтажный разрушенный бомбой дом. Разбитый фасад его закрыт фальшивой стеной — разрисованной художниками фанерой: окна, занавески, тени карнизов и даже символическая, полная саркастического отношения ко всякой разрушительной силе, цифра над рисованной аркой: «1942»… А груда мусора и обломков, полукруглой отмелью выдвигающаяся в асфальт улицы, ярко и свежо зеленеет: она превращена в огород!

Среди машин, бегущих по городу, много грузовиков, наполненных веселыми девушками в майках или комбинезонах. Девушки утопают в листьях салата, в полевых цветах, час назад погруженных на эту газогенераторную машину в пригородном хозяйстве. И хоровая девичья песня летит над улицей гимном молодости и бодрости! И в любой час она обязательно сливается с гулом самолетов, летящих бомбить врага, уничтожать его изуверские батареи, топить его катера, разбрасывающие мины на Балтике, жечь и взрывать эшелоны гитлеровцев, приближающиеся к Пушкину, к Петергофу, к Гатчине…

Подобно веренице бесчисленных крепостей и фортов, тянутся вдоль улиц ряды всегда настороженных, но живущих почти нормальной жизнью домов. Пусть рядом зияют провалами прогорелые насквозь, разбомбленные сверху донизу другие дома, но эти, даже там и здесь простреленные, давно приведены в порядок, отремонтированы; их пробиваемые осколками крыши свежеокрашены коричневой или зеленой краской; ни одной пробоины не оставит незаделанной управхоз, — о нет, — крыши теперь не текут! Никто теперь не говорит и о водопроводе, об электричестве, о печах: всё это есть, всё это — под зорким наблюдением не допускающих никаких неисправностей управхозов и самих жильцов. Порядка в домах ныне гораздо больше, чем было в мирное время; управхозами давно уже поставлены лучшие люди из жильцов дома, энергичные, честные, хозяйственные.

В домах по-прежнему много пустых квартир, но эти квартиры теперь уже не беспризорны: имущество в каждой из них тщательно описано специальными комиссиями, опечатано, охраняется. Сколько владельцев квартир сражаются сегодня на фронте! Будет день, они вернутся домой, как же можно допустить, чтобы после всего пережитого они, — если дом уцелел, — не нашли свои вещи и книги в неприкосновенности и порядке! Ведь та зима, когда никакие материальные ценности не имели цены и могли для умирающих от голода и холода людей служить только спасительным топливом, — та первая блокадная зима давно уже позади.

Выколоченные ковры вновь легли на тщательно вымытые полы, картины вновь повешены на стены. Потолки у большинства выбелены, подоконники покрашены белой краской, мебель и вещи расставлены, как в мирное время, бумажки с оконных стекол давно отмыты, щиты сняты.

— Не хочу жить по-свински! — сказала мне одна пожилая женщина. — Не знаю, что будет со мной через час, а сейчас хочу жить по-человечески. Что он, этот паразит, думает? Запугать хочет нас? Не запугаешь! Да и некогда заниматься этими, как их там, тревогами.

Всем в городе действительно «некогда». Все очень заняты. Люди приобрели много побочных, необходимых быту, профессий. Возвращаясь со службы, нужно побывать на своем огороде. Придя домой, выполнить общественные обязанности по дому: проверить дежурных звена МПВО или стать самому (или чаще — самой) на дежурство; сходить на чердак — есть ли в бочках вода?

Зайти к соседке — договорились ли о доставке дров?.. У каждой домашней хозяйки обилие подобных обязанностей. А потом у себя в квартире подстругать осевшую дверь, исправить громкоговоритель (не пропустишь же сводки Информбюро!), заделать войлоком щели, дело к осени, скоро зима!..

Население готовится к зиме не так, как прежде, а именно как к зимовке. Запасти дров, керосина, засолить капусту, заготовить мел для замазки окон, связать заранее варежки себе, да и другим — двум-трем знакомым на фронте…

Мало ли что еще? И не только надо быть готовым к зиме. Надо держать свою квартиру в постоянной боевой готовности. Светит электричество, но у всех есть керосиновые лампы, свечи, коптилки. Действует водопровод, но в ваннах, в ведрах, в корытах всегда есть запас воды. День спокоен, но проверенные противогазы под рукой, чтоб не искать их в случае надобности. Стелешь на кровать чистые простыни, но на стул кладешь портфель или сумку с карманным фонариком, спичками, индивидуальным пакетом; всё в порядке, теперь можно об этом забыть, запустить патефон, почитать книгу, зайти поговорить о чем-либо веселом к соседям… Именно — о веселом, приятном: о наших победах на брянском направлении, о том спектакле, который в театре вместе смотрели вчера, о любви, о дружбе…

Точно так живут бойцы в полку на передовых позициях: всегда в боевой готовности, всегда — полные жизни, спокойные, уравновешенные!

В тихий день в прибранной чистой квартире иной раз удается представить себе, что сейчас мирное время. Никто, однако, не обманывает себя: тишина может нарушиться в любую минуту. Вот и сейчас: загрохотал очередной обстрел, радиорепродуктор объявляет свое неизменное: «…движение транспорта прекратить, населению укрыться…» За окном поплыли бурые облачка от разрывов шрапнели, где-то неподалеку трещат и ломаются крыши, дом колеблется и дрожит…

Рвутся и рвутся снаряды. Но горожанин знает: все пункты ПВО работают напряженно. Все наблюдатели артиллерийских контрбатарейных дивизионов засекают гулы и вспышки, с математической точностью определяя координаты фашистских проклятых орудий; по всем проводам Ленинградского фронта бежит короткое слово — пароль, по которому наши тяжелые батареи, форты Кронштадта и крупные калибры кораблей Балтфлота открывают огонь, а летчики уже взмыли с аэродромов на своих самолетах, — вот они гудя проносятся над городом, чтоб обрушить груз бомб на батареи немцев, на их кочующие по лесным чащобам орудия. Обстрел города прекратится, когда нащупанный, найденный враг будет подавлен или уничтожен. И пока защитники Ленинграда всей громадой огневых и бомбардирующих средств обрушиваются на неистовствующих под стенами города фашистских преступников, наши пожарные команды, городская милиция, дежурные ПВО, санитарки больниц и госпиталей совершают свои каждодневные подвиги.