Павел Лукницкий - Сквозь всю блокаду

10 августа

Слатино, Никитовка, Рубежное — наши войска все ближе подходят к Харькову и, не сомневаюсь, в ближайшие дни возьмут его, на этот раз крепко, чтоб уж больше не отдавать его гитлеровцам. После Орла и Белгорода, взятых 5 августа, это будет следующее крупнейшего значения событие в войне. 5 августа, вернувшись домой в девятом часу вечера с неистовым желанием спать, но услышав по радио, что между одиннадцатью и одиннадцатью тридцатью будет передаваться важное сообщение, я, преодолевая сонливость, ждал, ложился, засыпал и будил себя, потому что это предупреждение все повторялось по радио. Дожидался торжественного приказа Верховного главнокомандующего. Я, как и все, предполагал, что будет сообщение о взятии Орла, но взятие также и Белгорода оказалось для меня неожиданностью. Слова приказа о салюте Москвы заставили меня ждать еще и полуночи; думалось, эти двенадцать залпов из ста двадцати орудий будут транслироваться по радио.

Более пяти тысяч танков взято и уничтожено нами в боях под Орлом и Белгородом, больше двух тысяч пятисот самолетов. Масштабы ведущегося сражения шире, чем когда-либо в мире, во всей его обильно насыщенной войнами истории.

Наступление наше продолжается и поныне, а теперь к нему прибавилось харьковское. Это — первое наше прекрасное летнее наступление, и все то, что происходит в Италии, — крах Муссолини, почти полное занятие Сицилии союзниками, усилившаяся борьба с оккупантами в воспрянувших духом странах Европы, — бесспорное доказательство слабости Германии. Крушение каких бы то ни было надежд Гитлера на победу, близость полного поражения фашистских полчищ, близость полной нашей победы! Где она, победа наша? В этой наступающей осени? В зиме ли? Или еще только в будущем году?.. Союзники со вторым фронтом по-прежнему тянут. На днях в «Правде» была помещена статья «О втором фронте», — статья, открыто и резко осуждающая медлителей, требующая быстрейшего открытия второго фронта, — первая столь резкая и прямая статья. После блестящего успеха нашего на линии Орел — Белгород [47]такая статья звучит гордо, она — суровый укор, высказанный с достоинством. В этой статье союзникам напоминается и срок открытия второго фронта: «…и не позже чем через 9 месяцев» после обещания, — то есть сентябрь 1943 года.

Позавчера, 8 августа, примерно с трех часов и до шести дня продолжался неистовый обстрел центра города. Я сидел в своей комнате перед окном, работал — писал очерк «Летучий голландец»: о голландце-перебежчике и немке-садистке, любовнице артиллерийского офицера, дергавшей шнур дальнобойного, обстреливавшего Ленинград, орудия. Внезапный шквал снарядов обрушился вокруг моего дома. Я смотрел в открытое окно со своего четвертого этажа. Дом дрожал и колебался. Я видел: побежали люди по Невскому, побежали по каналу. Иные продолжали идти как ни в чем не бывало. Иные стояли в подворотнях. Новый шквал. Я увидел огромное взлетевшее над крышами желтое облако — впереди и одновременно другое — справа, на углу Невского и канала… Донеслись треск, грохот; осколки снарядов застучали вокруг и по крыше моего дома. Я отпрянул от окна, но минуту спустя стал смотреть снова, высунувшись, сев на подоконник. По пешеходному мостику торопливо шли девушки-санитарки в плоских касках, с носилками — спеша к площади Лассаля, где разорвался снаряд. Бежали люди, другие же шли спокойно, как ходят всегда.

Обстрел продолжался. Снаряды рвались то ближе, то дальше. Позднее я узнал: на площади Лассаля снаряд попал в трамвайную остановку, в самую гущу ожидавших здесь людей. Одна из жилиц нашего дома, возвращавшаяся сразу после обстрела из радиокомитета, и другие, с которыми я разговаривал позже, рассказали мне, что видели там огромные лужи крови, десятка полтора — два трупов, изуродованных и окровавленных; огромная лужа крови была у входа в Филармонию. Раненых разнесли по госпиталям — в Европейскую гостиницу, в соседнюю с моим домом больницу Софьи Перовской…

В 6 часов радио объявило об окончании обстрела (после того как на юго-запад прошли наши самолеты). Я, прервав работу, поехал на велосипеде в Дом Красной Армии. На асфальте против Марсова поля валялись осколки снарядов, валялись они против Летнего сада; люди шли, как всегда, день был солнечным, ярким, зеленым, летним; куски кирпича лежали на мосту через Фонтанку, стояла здесь регулировщица-милиционер, как стоит всегда.

Когда я возвращался домой, обстрел начался снова…

В тот день я узнал: снаряд попал также в трамвайную остановку против Публичной библиотеки. Очень долго не было трамвая, здесь скопилось множество ожидающих, снаряд разорвался в толпе людей, убито и ранено было не меньше ста человек.

Вчера опять обстрел нашего района. Снаряд попал в дом почти напротив моего. Другие рвались поблизости.

Сегодня, когда я начал писать этот дневник, тоже шел обстрел, я писал под звуки разрывов.

Живем так, как нам велит долг.

Характерно: в прошлую мировую войну (как в эту в Германии), к концу ее, в русском обществе поднялась волна мистицизма, религиозности, суеверия. Этого у нас теперь нет. Очень изменился народ с тех пор, очень поумнели люди, стали мыслить трезво, реалистически, материалистически. Двадцать пять лет революции сделали свое дело. Даже в такой обстановке, какова ленинградская, нет ничего, напоминающего об этих явлениях, возникающих обычно, когда народ пребывает в тревоге, в опасности. Народ уверен, трезв, спокоен. Он знает, что Гитлеру — крышка. Ни один ленинградец, живя в городе, не может сказать, будет ли сам он жив и цел завтра. Но никто не сомневается в том, что Ленинград, как и вся страна, будет существовать свободно и нерушимо, что враг будет разбит, сокрушен, уничтожен.

В подвалы теперь при обстрелах уже почти никто не идет. Казалось бы, все знают (радио напоминает об этом часто): самая опасная сторона улиц — северо-восточная, потому что снаряды летят обычно с юго-запада. Самая безопасная — юго-западная. И, когда у человека есть возможность перейти на безопасную сторону, многие так и поступают. Но большинство не считает нужным даже и это сделать. Живут в своих квартирах, работают в своих учреждениях, все — каждый — делают свое дело, что бы ни творилось порою в душе. Аккуратно, деловито, сосредоточенно.

Люди ходят в театр. И любят. И развлекаются, не слишком заботясь о своей безопасности!

17 августа

Кто мог бы поверить, что группа девушек, идущих по улице, способна весело, непринужденно смеяться, о чем-то о своем болтая, в то самое время, когда беглым огнем обстреливается район, по одной из улиц которого они идут? А я это слышал сегодня со своего четвертого этажа. В грохот разрывов вмешался звонкий, мирный девичий смех, я даже выглянул в окно, удивившись: по набережной канала шли в ряд четыре девушки в серых комбинезонах с противогазами через плечо, шли не торопясь, будто прогуливаясь по Петергофскому парку в 1940 году…