Лев Гумилевский - Густав Лаваль

Янсону он сказал:

— Реверс в турбине я осуществил.

И руководитель «Общества паровых турбин» готов был, не выпуская руки этого изумительного человека, увлечь его в угол, подальше от шума, чтобы немедленно засесть за расчеты и чертежи.

Председателю правления общества «Лаваль — цинк» Лаваль вместо приветствия буркнул:

— Переходите на новую конструкцию моих печей и объединяйтесь с «Заля — цинком».

Но третьим по порядку был Бернстрем, и тут уже Лаваль сам должен был выслушать сообщение о постановлении правления.

— Вот как!.. — воскликнул он, точно услышал новость, совершенно его не касающуюся. — Благодарю. Впрочем, это как нельзя более кстати… Господа, — обратился он тотчас же ко всем, забывая о необходимости продолжать обряд пожимания рук. — Господа, наша опытная установка по обезвоживанию торфа скоро начнет работать. Я напал на счастливую идею, и то, что не удалось Ларсону, удастся мне… Вот когда перед нашей промышленностью раскрываются поистине блестящие перспективы…

Даже теперь, когда за спиной этого человека стояли тысячи неудач и ошибок, десятки разорившихся предприятий, невозможно было противостоять отчетливой самоуверенности и непоколебимой вере, которыми дышала его речь. И неудивительно, что все эти люди, пятнадцать минут назад с презрительным великодушием назначавшие пенсию незадачливому человеку, не имевшему ни единой акции «Сепаратора», того самого «Сепаратора», который всецело мог бы ему принадлежать, теперь смотрели на него, как на оракула, и слушали, как жреца. Остановившись на пышном ковре среди огромного кабинета и обводя близорукими глазами, мерцавшими под стеклами очков, внимательное собрание, Лаваль готов уже был развернуть перед слушателями грандиозный план полного переворота торфяной промышленности, но Бернстрем, знавший всю силу речи этого человека, напомнил об акционерах, толкавшихся в парадном зале.

— Пойдемте, господа. Пора начинать, Густав. Мы очень долго ждали тебя…

Лаваль улыбнулся и повернулся к двери. Все встали, немножко спеша, чтобы завладеть вниманием Лаваля. Удалось это прежде других Янсону.

— Так ты можешь дать нам реверс в турбину, милый Густав? — спросил он, беря под руку пенсионера.

— Опытные экземпляры у меня в мастерских готовы. Я нашел простое решение вопроса… Но у меня нет денег, мой друг!

— И ни одной акции «Сепаратора».

— О, давно уже. Сейчас для меня это просто трагично.

Этот человек, с чьей деятельностью в течение двадцати лет был связан необычайный подъем и расцвет шведской промышленности, только что разменял чуть ли не последние десять крон, для того, чтобы расплатиться с извозчиком.

Янсон пожал плечами. Он относил все денежные затруднения изобретателя за счет его неумения вести свои дела.

— Мне кажется, милый Густав, что ты слишком много тратишь на свои эксперименты… — осторожно сказал он.

— Мои эксперименты стоят тех средств, которые я на них трачу… — высокомерно ответил Лаваль.

Янсон должен был смолчать. Сделав несколько шагов, в дверях пылающего электрическими люстрами зала, он заметил:

— Завтра я пришлю к тебе в мастерские нашего главного инженера.

Так же легко и просто, как в кабинет Бернстрема, Лаваль вошел в парадный зал. Когда он проходил вперед к высоким резным креслам, переполненный акционерами зал шумно приветствовал его. Лаваль шел, кланяясь и улыбаясь, наспех пожимая протянутые руки, но мысли его были заняты всецело торфом.

Он уселся среди старых друзей: справа был Ламм и слева — Тюко Робсам. Пока Бернстрем суетился за столом, собираясь открыть собрание, Лаваль, дотрагиваясь до рук друзей, говорил:

— Дорогой Оскар! Дорогой Тюко… вы не поверите, как я занят сейчас своей идеей. Торфяная промышленность в Швеции накануне необычайного расцвета. Дело почти сделано, и если взяться сейчас за организацию акционерного общества по разработке торфяников, в год-два мы составим себе состояние и дадим нашей промышленности новую отрасль, где работы будут производиться круглый год. Я разбужу эти дремлющие в земле миллионы, друзья…

Бернстрем предупредительно позвонил в литой серебряный колокольчик. Тюко Робсам, не скрывая досады, напомнил старому приятелю:

— Ты неисправим, Густав… Помнишь ли, как тридцать лет назад с такими же надеждами ты явился ко мне просить денег и я сказал тебе: ты никогда не сможешь разбогатеть. Ну, разве я не оказался прав?.. Оказывается, у тебя нет уже ни одной акции «Сепаратора», а ведь ты мог бы быть сейчас миллионером…

Лаваль засмеялся и замолчал.

В этот момент он вспомнил и своего молодого кузена и тот вечер перед рождественскими праздниками, когда он униженно просил у него денег, и всю свою долгую, необыкновенную, взволнованную жизнь.

Предки Лаваля принадлежали к старинному французскому дворянскому роду. Являясь, по религиозным верованиям своим протестантами, называвшимися во Франции гугенотами, и подвергаясь преследованиям со стороны католической церкви, они вынуждены были покинуть родину после Варфоломеевской ночи.

Один из них, именно Клод де Лаваль, эмигрировавший сначала в Германию, во время тридцатилетней войны вступил в ряды шведских войск Густава-Адольфа.

Он дослужился до чина обер-лейтенанта в Смоляндском кавалерийском полку и вместе со своими товарищами по оружию возвратился в Швецию.

Это был храбрый, деятельный человек. По окончании войны в Швеции он был назначен комендантом дворца в Вадстене, а затем в 1646 году был возведен в дворянское достоинство и стал родоначальником шведской ветви рода де Лавалей.

Все дети, внуки и правнуки Клода де Лаваля служили на военной службе, следуя традиции рода. Капитаном шведской армии был и Яков де Лаваль. Выйдя в отставку, он получил, по обычаю того времени, вместо пенсии «капитанское поместье», дававшееся в пожизненное пользование военным и гражданским чинам.

Дом, где родился и провел свое детство Лаваль

Это поместье — «Блазенборг» — находилось в деревушке Орса, в Далекарлии, суровой, живописной горной стране в северной части Швеции, населенной теми самыми далекарлийцами, которым не раз были обязаны своими победами шведские войска. Поселившись в Блазенборге, Яков де Лаваль женился на Елизавете Мартин, молодой, красивой, очень энергичной девушке, и в скором времени занял должность главного межевого инженера Коппарбергской провинции, самой северной провинции Швеции, включавшей в себя всю Далекарлию.

«Капитанское поместье» в бедной стране давало очень скудный доход, и Яков де Лаваль был не только землемером, но и землепашцем. Во время его долгих служебных поездок хозяйство переходило в руки молодой женщины, справлявшейся с ним не хуже мужа.