Вячеслав Удовик - Воронцов

С удовольствием спешу прибавить тебе несколько слов, любезный Алексей Петрович, о делах Дагестана. Вчера я был обрадован подробным донесением князя Аргутинского, из которого узнал, что Хаджи-Мурат, пробравшись в вольную Табасарань, где часть жителей присоединилась к нему, везде был атакован нашим отрядом и, потеряв лучших людей своих, с частью мюридов бежал обратно. Но и тут еще встречен войсками и жителями нашими и потерпел новые уроны. С другой стороны, Шамиль со всем скопищем своим, считая отряд, оставленный в Гамаши недостаточным для остановки его, стал действовать против Казикумуха, где Агалар-Бек с милициею и батальоном пехоты опрокинул его, а 12-го числа генерал-майор Граматин совершенно разбил все скопища горцев около Турчидага. Шамиль бежал к Чоху, потеряв три значка, много убитых и в том числе 4 наиба; сбор распущен, и в Табасарани водворено полное спокойствие: жители делают дороги и просеки, которые во всякое время сделают доступною нашим войскам трудную эту местность.

Вообще я совершенно спокойно отправляюсь в Алупку и смело могу сказать, что в последние эти годы, по всему, что делалось в Чечне, что нашел я здесь и наконец с последними успехами в Дагестане, никогда дела наши не были в таком удовлетворительном и блестящем положении, как теперь.

Князь Аргутинский в последнем походе действовал отлично и оправдал вполне высокую репутацию его в войне Дагестана. Сейчас отправляюсь в Ейск.

Темир-Хан-Шура, 7-го ноября 1851 г.

Любезный Алексей Петрович, ты справедливо жалуешься на меня в письме твоем 8-го октября, полученном здесь только сегодня, что я так давно к тебе не писал. Одно извинение была болезнь, постигшая меня немедленно по прибытии в Алупку, которая мне помешала даже быть в церкви при свадьбе сына и во время лечения от которой мне тем более не позволяли ни писать, ни без необходимости чем бы то ни было заниматься, чтобы сделать меня способным к поездке к Государю в Елисаветград и потом в Одессу для встречи молодых Великих Князей и потом для встречи их опять в Алупке. Между тем nolens-volens <���волей-неволей> я должен был хотя с разборчивостью и только по необходимости входить в дела Кавказа и Новороссийских губерний. Итак могу сказать, что у меня минуты не было свободной; вместо покоя и отдохновения в Крыму, как я надеялся, недель на шесть или более, я имел всего свободных пять дней между отъездом Великих Князей и моим собственным отъездом из Алупки. Хотя еще на диете и с предосторожностями после сильной болезни, опять вместо покоя я отправился с адмиралом Серебряковым в Новороссийск, там осматривал новую дорогу через горы, потом должен был в Керчи вместе с г. Федоровым хлопотать о перемене полусумасшедшего градоначальника, потом по всему течению Кубани имел толкование со всеми закубанскими народами, а из Ставрополя отправился через Малую Чечню, чтобы водворить сына моего с молодою женою в Воздвиженском: он принял полк скоро и исправно и с большим рвением принимается за дело. Оттуда мы приехали сюда, и я в коротких словах тебе скажу: первое, что Закубанские дела в этом году взяли очень хороший оборот; об Чечне довольно тебе сказать, что я привез дам (ибо жена моя и графиня Шуазель со мною) от Владикавказа по Сунже, потом через Урус-Мартан в Воздвиженское и оттуда в Грозную в экипажах и большою рысью с кавалерийскими конвоями. В Грозной, по желанию жены моей и моему собственному, мы были в твоей землянке, которая остается сохранною и драгоценным памятником о тебе. Теперь останется тебя уведомить о важном деле, о котором ты может быть уже слышал, а именно о ссоре Шамиля с Хаджи-Муратом. Чтобы дать тебе ясную идею об этом, я посылаю то, что мы сообщаем в Тифлис; там все сказано, что мы знаем, ни больше, ни меньше. Что будет впоследствии, Бог один знает; может быть от этого для нас хорошее, дурного же быть не может. Сегодня мы получили известие, что Анцухский наиб, получивший повеление Шамиля сдать свое наибство другому, объявил неповиновение и хочет ни нового наиба, ни Шамиля к себе не пускать.

Прощай, любезный друг; мы послезавтра отправляемся в Дербент и потом через Баку и Шемаху в Тифлис, куда надеюсь прибыть 22-го числа.

Тифлис, 17 генваря 1852 г.

Я так против тебя виноват, любезный Алексей Петрович, в последние времена, что, собираясь писать к тебе сегодня и в это время видя письмо твое, пришедшее по почте, я боялся, что ты меня будешь крепко бранить; а между тем я, право, не так виноват, как бы казалось. Последние три или четыре месяца я имел всякого рода недуг, хлопот и запутанных дел и занятий, которые не давали мне ни покоя, ни досуга. Между тем в декабре я было оглох, и это продолжалось дней 8 или 10; потом, только что это поправилось, сделалось у меня маленькое воспаление в глазе, и опять недели на две я никуда не годился. Не знаю, что будет далее, но теперь покамест я поправился и могу ездить верхом и ходить пешком по обыкновению. Об делах здешних ты знаешь по газетам и по тому, что я пересылал тебе через Булгакова. Я был очень обрадован блистательным началом зимней экспедиции и хорошим участием в этом моего сына. Князь Барятинский оказывает вот уже года два или три хорошие военные способности и совершенное понятие здешней войны. Он всегда делает больше и лучше, нежели в инструкции предположено. При прощании с ним я с ним условился, чтобы при рубке лесов, (где найдется лучшим для вящего расширения и так уже больших полян Большой Чечни и доступных мест и для отнятия у них всех средств к продовольствию и тем принуждать к покорности или к уходу пропадать в горах) найти удобный случай занять и разорить главные селения и, можно сказать теперешнюю столицу большой Чечни Автур. Сообразив сведения и все обстоятельства местности, Барятинский исполнил это с полным успехом и ничтожною потерею, распорядительно и неожиданно, в самый первый день вступления на боевые места. 6-го числа, когда Шамиль только что собирался сделать сильную защиту на реке Басе и около Герменчука, он выступил в два часа утра и прежде полдня пришел прямо к Автуру; тут он поручил Куринцам с сыном моим немедленно штурмовать это селение, в котором было до 1000 домов, и это сделано так молодечески и неожиданно по навесной крутизне от речки Хунхулу, что неприятель совершенно потерялся, и нам досталось это важное селение с потерею одного убитого и нескольких раненых. Заняв Автур, Барятинский тотчас повел 4 батальона к Геддыгену, и барон Николаи с Кабардинцами немедленно занял с бою и это важное селение: не менее 600 дворов. Оно тотчас истреблено со всеми запасами, находившимся в нем, и к вечеру весь отряд бьш сосредоточен в Автуре. Ты видел в известиях с Кавказа, как на другой день Барятинский сделал рекогносцировку к стороне Веденя и потом воротился в лагерь на Аргуне после сильного боя Куринцев уже с самим Шамилем, который в отчаянии точно сам бросался в атаки и стрелял из ружья и потом в расстройстве бежал со всем своим сборищем.