Вячеслав Удовик - Воронцов

После десятидневного плавания в июле 1836 года на корвете «Ифигения» вдоль восточных берегов Азовского и Черного морей, о котором упоминалось выше, М. С. Воронцов составил подробный рапорт для Николая I об условиях развития торговли с черкесами и абазинцами. «Одно лишь личное обозрение может дать более или менее справедливое понятие о крае, столь мало известном и столь интересном во всех отношениях»2, — писал он.

Рапорт содержал подробное описание русских портов и укрепленных пунктов на восточном побережье Черного моря. М. С. Воронцов отмечал, что на рейде Сухум-Кале могут поместиться 3–4 флота, а превосходный порт Геленджика не уступает Севастополю. Очень плохой рейд у Редут-Кале.

У Бомбор М. С. Воронцов и его спутники высадились на берег. Произраставшие здесь в большом количестве дубы, по мнению Михаила Семеновича, могли быть использованы как строевой лес и для распиловки на доски. А богатейшие поля на равнинах, почти не заселенные и не используемые, могли бы стать местом для колоний хлебопашцев, виноделов и пастухов.

М. С. Воронцов докладывал, что на Кавказе замечены иностранные агенты. Общаясь с горцами, они уверяли их, что вскоре некоторые европейские государства и Турция начнут войну с Россией и помогут им, горцам, истребить здесь русских. Михаил Семенович считал, что торговля с горцами, помимо общих выгод, имеет еще одно немаловажное значение — «сим-то единственным способом можем мы надеяться привлечь к себе когда-либо черкесов, успокоить враждебный их дух, сделать наши сношения с ними для них необходимыми и удалить их от желания или нужды сношений с иностранцами»3.

Понимая, что без военных действий нельзя будет обойтись, Воронцов предложил занять весь восточный берег Черного моря, а горцам пообещать защиту и покровительство, чтобы они не покидали свои жилища.

В заключение он писал: «Желание видеть успех в намерении правительства весьма много еще во мне усилилось сим обозрением местности; я увидел, сколько есть источников благосостояния в сей прекрасной, но столь мало известной стране; сколь нужно и возможно воспользоваться сими источниками и сим природным богатством и возбранить неприязненной или какой-либо державе вторжение к явному вреду нашему в какие бы то ни было сношения с Кавказом»4.

Весьма возможно, что этот рапорт сыграл немаловажную роль в решении Николая I послать на Кавказ именно М. С. Воронцова. 17 ноября 1844 года император написал М. С. Воронцову: «Зная ваше всегдашнее пламенное усердие к пользам Государства, выбор мой пал на вас, в том убеждении, что вы, как главнокомандующий войск на Кавказе и наместник мой в сих областях с неограниченным полномочием, проникнутые важностию поручения и моим к вам доверием, не откажетесь исполнить мое ожидание. Но желая и при сем случае доказать вам особенное мое уважение, я не хотел приступить к объявлению о сем новом вам поручении, не узнав от вас прежде ваше согласие принять оное, в котором, однако, не могу сомневаться. Прибавлю к сему, что поручение сие считая делом, могущим продлиться не менее трех лет, и в справедливом внимании к семейным вашим обстоятельствам, полагаю сохранить вам прежнее ваше звание и главное заведывание Новороссийским краем, тем более, что по близкому соседству нахожу совершенно возможным, чтобы вы могли ежегодно проводить по нескольку месяцев на отдохновении в Крыму, в вашем поместье и в кругу вашего семейства»5.

Фельдъегерь помчался с этим посланием в Одессу. Узнав там, что М. С. Воронцов в Крыму, он отправился в Алупку и прибыл туда 27 ноября в 3 часа ночи. М. П. Щербинин, взяв письмо императора, пошел будить Михаила Семеновича. Возвратившись, он сказал фельдъегерю, что граф не хочет принимать должность кавказского наместника, опасаясь, что возраст и плохое здоровье не позволят ему справиться с новыми обязанностями. Однако императору фельдъегерь повез иной ответ Воронцова: «Я стар и становлюсь дряхл, не много жизни во мне осталось; боюсь, что не в силах буду оправдать ожидания Царя; но русский Царь велит идти, и я, как Русский, осенив себя знамением креста Спасителя, повинуюсь и пойду»6.

Снова мчится фельдъегерь в Одессу с письмом Николая I. В новом послании говорилось: «Благородная недоверчивость к себе и опасения, которые изъявляете мне, равно как и верноподданные чувства, с которыми вы вверяете мне свою участь, убеждают меня еще более, что выбор мой пал на того, кто наиболее способен постигнуть и исполнить мои намерения». «Признавая отчасти те затруднения, которые вы исчисляете, — продолжает император, — не считаю однако их могущими идти в сравнение с тою несомненною пользою, которую принесут краю и делам ваша опытная прозорливость, знание дел, твердость и испытанное усердие к пользам службы». И добавляет: «По собственному вашему предложению желаю, чтобы вы прибыли сюда для личных с вами объяснений по вверенным вам делам и для сообщения всех тех сведений, которые здесь удобнее всего вам доставить, чем ранее, тем лучше»7.

Указом Николая I от 27 декабря 1844 года М. С. Воронцов был назначен командующим Отдельным Кавказским корпусом и наместником на Кавказе с самыми широкими полномочиями. За М. С. Воронцовым остались обязанности генерал-губернатора Новороссии и Бессарабии. Таким образом, власть Воронцова распространялась на весь европейский юг России и Закавказье. Ни до, ни после М. С. Воронцова никому из российских государственных и военных деятелей не давалось столько власти.

«Как бы я желал, чтобы это назначение, эта власть, мне предоставленные, все это было бы один сон, — напишет М. С. Воронцов позже. — Страшусь, чтоб непосильны мне были новые труды; страшусь общего разочарования на мой счет»8.

Михаил Семенович признался в письме к А. П. Ермолову, что не без страха принял он это назначение: ему уже 63-й год, а дел на Кавказе очень много и они ему неизвестны. «Не я себя выбрал, не я себя выставил; могу только отвечать за усердие и добрую волю; за прочее же отвечать не могу, ибо думаю и объявляю, что почитаю поручение это превышающим мои силы»9.

Интересно отметить, что А. П. Ермолов, принявший в 1816 году командование Грузинским корпусом (названным в 1820 году Кавказским корпусом), написал М. С. Воронцову: «Если бы не корпус твой во Франции, едва ли бы получил я сие назначение; ибо ты, служа при наилучшем в том краю начальнике, узнал землю и конечно более всех там полезен; между нами двумя нельзя делать выбора. Я первый уступаю тебе преимущество». А вот что он написал через полгода: «Ты, любезнейший брат, редкое существо, обладающее общею всех любовью. Ты должен быть поставлен судьбою для водворения здесь порядка и будешь всеми боготворим. Я предсказываю тебе сие назначение, разве ты сам его не пожелаешь»10.