Георгий Байдуков - Чкалов

Колчин рассвирепел и в азарте закричал:

— Буксир ставлю!

Котельщик пригласил всех, кто слышал, быть свидетелями.

Дали сигнал старта, и началось…

Валерий мчится, того и гляди перевернется на повороте, но Яшка на тройке все дальше уходит от него. Зрителям ясно — лыжник проигрывает: ведь остается еще два поворота, а далее дорога прямо на Волгу. Валерий тоже понял, что повторять путь за тройкой — дело пропащее, В какое-то мгновение он, припомнив лицо отца, обиженного Колчиным, вдруг принимает, казалось, безумное решение: бросив дорогу, никуда не сворачивая, мчится напрямую к обрыву, срывается с него и, как птица, летит по воздуху к снежному покрову Волги. На большой скорости коснулись лыжи поверхности реки. Валерий но удержался на ногах и полетел кубарем, сломав одну лыжу. Тройка Колчина выскочила на лед лишь через полминуты.

Павел Григорьевич сокрушался, что часть его ребят умерли в раннем возрасте. Оставшимся в живых он со своей Натальей Георгиевной хотел дать хорошее образование. Старшего сына Николая определили в Нижегородское реальное училище (мобилизованный в первую империалистическую войну, он погиб на фронте). Труженицу Анну подготовили дома так, что она экстерном выдержала экзамен на сельскую учительницу и затем преподавала в младших классах. Сына Алексея отправили в Питер, где он закончил технологический институт и долгое время работал на заводах Нижнего Новгорода, позднее Горького, инженером. Софья училась в гимназии в Гордце, Младшенького — Валерия — отправили в Череповец в ремесленное училище. Валерий третьим сдал конкурсные вступительные экзамены и был зачислен в училище.

Отец и мать были счастливы. А Павел Григорьевич повторял:

— Хороший котельщик выйдет из Аверьяна…

Но времена наступали крутые, горячие, поворотные. Пришла Октябрьская революция. Речной буксир «Русло» национализировали, направили его с красноармейцами на реку Каму. Там, в бою с белыми, он был потоплен.

Павел Григорьевич словно сбросил с себя длительно угнетавшую многопудовую ношу, воспрял духом, немедля ушел в затон и принялся с азартом заделывать пробоины в днище парохода «Власть Советам», делать варные топки, облицовывать турбины….

Он снова играл тяжелой кувалдой и кричал на подручного, если «неласково» тот ставил заклепки.

Зимой 1918 года, придя как-то домой, Павел Григорьевич увидел Валерия.

— Какими судьбами, Аверьян? — спросил отец.

Сын рассказал о голодном времени и закрытии череповецкого училища.

— Ну так работай со мной, раз не получилось с учением.

Работать молотобойцем у такого кузнеца, как Павел Григорьевич, четырнадцатилетнему мальчишке даже богатырского сложения было тяжело. Но паренек старался изо всех сил. В его характере проглядывалось такое же упорство в работе и стремление, не жалея сил, делать все лучше, чем остальные, как и у его уже постаревшего отца.

Валерий горел желанием продолжить учиться в школе. Отец, к этому времени овладевший букварем и научившийся писать, с радостью сочинил и собственноручно написал крупным неровным почерком заявление в школу; «Прошу принять в ученики моего сына Валерьяна Чкалова в тот класс, какой ему будет пригоден по знаниям. Со своей стороны, сообщаю, что он учился четыре зимы здесь, в сельской школе, и еще два года на мастера токарного дела в Череповце. С почтением просим затонский мастер котельного цеха Павел Чкалов». Поставив свою подпись, котельщик добавил: «Если мой сын будет отличаться непослушанием и к учителям непочтителен, то просим известить, чтобы я знал и нужное ему внушение сделал».

Валерий стал учиться, а после обеда ходил в затон к отцу работать. Это было очень тяжело, и он иногда говорил Наталье Георгиевне:

— Нелегко кувалдой-то махать. Всю ночь свербят руки…

Мать сынку советовала поискать работу полегче. И когда в затоне объявили набор на речные суда, Валерий ушел кочегарить на землечерпалку «Волжская двадцать первая».

Сначала Кострома, потом Казань, затем река Кама. Зазимовали в Крушинском затоне Симбирской губернии.

А весной юный кочегар определился в команду красивого пассажирского парохода «Баян», перевозившего красных моряков на фронт. Капитан полюбил сильного, хотя и весьма юного, старательного кочегара.

Валерию пришлось оставить и эту работу, так как при переводе парохода с дровяного отопления на мазут в команде определили новые штаты и один семейный их товарищ остался без места. Валерий решил отдать ему свое, а сам снова показался на пороге родного дома в солдатских зеленых обмотках, старенькой шинелишке, но загруженный подарками для родных. Куль муки, куль картошки и ситцевые кофты матери, Наталье Георгиевне, и сестрам Анюте и Софье — это в голодное время было большим подспорьем.

Шел 1919 год. Пятнадцатилетний юноша стал понимать кое-что в жизни: от товарищей слышал о событиях в Питере, о большевиках, о том, что Советская республика окружена полчищами интервентов и белогвардейцев и находится в смертельной опасности. Некоторые василевские парни служили в Красной Армии. В их числе был сосед Чкаловых — Владимир Алексеевич Фролищев. Он служил авиамехаником IV авиационного парка, стоявшего в Нижнем Новгороде, в Канавине. При появлении Фролищева в родном Василеве Валерий нередко беседовал с ним. И особенно после того, как с парохода «Баян» мальчик увидел полеты отремонтированных в мастерских самолетов. Услышав шум мотора, юный кочегар выскакивал на палубу и восхищенным взором следил за стальной птицей.

Как-то Фролищев взял Валерия с собой в Канавино и представил его командиру парка, прося определить учеником-слесарем к нему, в бригаду сборщиков самолетов. Командир засомневался: не молод ли, но все же дал согласие, обещав через неделю оформить прием приказом. Валерий был безмерно счастлив и поспешил попрощаться с родными.

— Куда же держишь путь? — спросил Павел Григорьевич.

— С Левкой Фролищевым работать в армию, в бригаду его брата Владимира. А там, может, и в летчики удастся.

— Ну, раз решил, не буду отговаривать — тебе виднее.

Валерий попрощался с матерью и сестрами и вышел к Волге. Вечерело. Было очень тихо. Казалось, слышно, как падают листья с деревьев. Он подошел к обрыву и долго смотрел на ту сторону Волги, где виднелись песчаные косы и скошенные луга, а за ними туманилась синяя августовская даль, скрывающая сосновые и дубовые рощи. Неужели есть на свете места краше наших?

Послышался голосистый зов парохода, с которым юноша уедет в Нижний Новгород поступать в Красную Армию.

Он повернулся к дому, где провел детство. На крыльце стояли Наталья Георгиевна, Анна и Софья. Женщины сквозь слезы грустно смотрели на любимца. А суровый отец басил: