Юрий Безелянский - 99 имен Серебряного века

— Видите ли, мы, анархисты, считаем безнравственным брать деньги за произведения ума человеческого. Я буду рад, если мои книги дойдут, наконец-то, до русских читателей. И этой радости мне вполне довольно. Предоставляю вам права на них — бесплатно.

Сытин изменился в лице. Наскоро попрощавшись с князем, он быстрыми шагами пошел к автомобильчику, в котором мы приехали. Автомобильчик скрежетал и вихлялся и подпрыгивал на выбоинах мостовой. Сытин долго молчал и только когда мы выехали на Каменноостровский проспект, сказал укоризненно и хмуро:

— Эх, дура, даже денег не берет за свои книги. Видать, что книги — собачье дерьмо!»

Да, вот ведь как бывает. Кропоткина уважали, ценили и любили такие люди, как Реклю, Либкнехт, Брандес, Барбюс, Томас Манн, Ромен Роллан, Бернард Шоу и другие светлые головы, а вот русский купец-издатель Сытин его не зауважал: «денег не берет за свои книги!»

Последние годы жизни Кропоткина были беспокойными для него: он видел, что революция «пошла вовсе не по тому пути, который мы ей готовили…», — записывал он в дневнике. Его отвращали аморализм и жестокость новых властей. В тяжелые и голодные годы он отказался от всех привилегий и от продовольственного пайка. Жил в Дмитрове незаметно, тихо (да и возраст уже был преклонный) и работал над книгой «Этика», которую закончить не успел.

Князь Петр Кропоткин умер тихо, ночью, во сне, в возрасте 78 лет. На следующее утро были посланы три радиограммы о его смерти в Европу и по России. В Москве спешно образовался Комитет анархических организаций по устройству его похорон. Вечером 10 февраля 1921 года из Дмитрова в Москву, на Савеловский вокзал, прибыл специальный траурный поезд. На вокзале поезд встречали толпы людей с черными и красными знаменами. Гроб с телом покойного был выставлен в Колонном зале Дома союзов для прощания. На один день под честное слово из тюрем были отпущены анархисты. Под пение песен «Вы жертвою пали…» и «Споем же мы песню под звуки набата» тысячи москвичей и приезжих прощались с тем, кто более 60 лет был для них символом борьбы за свободу. Похороны состоялись на Новодевичьем кладбище. Венков было множество, один из них — от Ленина. Вскоре после похорон в столице появились музей Кропоткина, улица Кропоткинская, площадь Кропоткина, Кропоткинская набережная, а в 30-е годы его именем назвали одну из станций московского метрополитена. Большевикам был выгоден мертвый Кропоткин как образ самого величайшего борца с царским режимом и буржуазией.

Прошли десятилетия, и снова в России пробудились, казалось бы, навек уснувшие идеи анархизма. Как написала газета «Община»: «Так да здравствует анархизм! — великая идея свободы, взаимного уважения и солидарности людей. Пусть это мечта. Но что может быть лучше такой мечты?.. Здравый смысл рано или поздно восторжествует над властолюбием политиков… идеалы Добра, Свободы, Солидарности не могут не победить».

В это свято верил князь Петр Кропоткин, мечтатель и реалист.

Кому довелось читать «Критику чистого разума» Канта, тому следует помнить, что русский перевод осуществил Николай Лосский, один из лучших представителей отечественной философии XX века. Он написал сотни статей, почти три десятка книг, переведенных, в свою очередь, на различные европейские языки. К тому же Лосский создал свою оригинальную философскую систему.

Однако в детстве никакое философское будущее не светило Николаю Лосскому: он родился в маленьком, заброшенном от мировых центров мысли, местечке в семье, где насчитывалось 15 душ детей. Оба родителя были поляками, но тем не менее считали себя русскими и воспитание детей было пронизано русским национальным духом.

В 1881 году Лосский поступил в классическую гимназию в Витебске, но не доучился в ней, так как был исключен «за пропаганду социализма и атеизма», — обычная идейная болезнь почти всех молодых той поры. Однако жажда знаний была велика, и Лосский нелегально (без паспорта) перебирается в Швейцарию, где в Берне учится на философском факультете. Обманным путем он был завербован в Иностранный легион и еле унес ноги из Алжира. В Россию Лосский вернулся в 1889 году и поступил на курсы… бухгалтеров.

Быть бы ему бухгалтером, но родственники добились для него права поступить в петербургскую гимназию, по окончании которой Лосский продолжил обучение в Петербургском университете. Там он изучал ботанику, химию и анатомию, а по вечерам со страстью предавался философским наукам. Декарт, Спиноза, Спенсер — какие волнующие имена!..

Жить было нелегко, и Лосскому приходилось подрабатывать частными уроками и переводами философских текстов. Как философ Лосский рос буквально на глазах, и в 30 лет он уже приват-доцент на кафедре философии Петербургского университета. К этому времени у него сложились ключевые для мировоззрения идеи об «имманентности всего всему», о преодолении дуализма между сознанием и бытием в акте интуиции. Защитив магистерскую диссертацию, Лосский приступил к разработке «обоснования интуитивизма». Первый вариант работы был опубликован под названием «Обоснование мистического эмпиризма». Эта книга выдвинула Лосского в число ведущих русских философов. Причем он являлся «чистым» философом в отличие от философствующего публициста Бердяева. У Лосского был даже свой стиль изложения его философских конструкций — «блестящая сухость», если пользоваться выражением Шопенгауэра.

Со временем Лосский окончательно охладел к идеям социализма и перешел на либеральные позиции, а в 1905 году вступил в только что образованную кадетскую партию. Обе революции Лосский встретил крайне недоброжелательно. «Большевистская революция есть яркое подтверждение того, до каких крайностей могут дойти русские люди в своем смелом искании новых форм жизни и безжалостном истреблении ценностей прошлого. Поистине Россия есть страна неограниченных возможностей…», — писал Лосский.

В трудные послереволюционные годы он продолжал заниматься философией и читал лекции в Петроградском и Народном университетах, а когда его уволили из Пертроградского университета, испытал сильное нервное расстройство. По совету врачей Лосский намеревался отправиться на лечение в Карлсбад и уже имел чехословацкую визу, как… далее процитируем записки сына философа — Бориса Лосского «Наша семья в пору лихолетия»:

«…Оставалось дождаться своевременно испрошенного паспорта на временный выезд за пределы РСФСР. Потому его не удивило и не очень взволновало получение 16 августа вызова явиться, по всей видимости, для выполнения соответствующих формальностей, на Гороховую, 2, где помещалось ГПУ. На следующее утро он туда отправился в сопровождении матери, не преминув все же с нами попрощаться… За пропуском в главное здание родителям нужно было обратиться в дом напротив, и выдан он был одному отцу. Мать же, прождавши долго и напрасно его выхода из номера 2, отправилась на Кабинетную, где узнала, что накануне на нашей квартире был длительный обыск…»