Юрий Безелянский - 99 имен Серебряного века

Прекрасный совет Георгия Федотова. Но все ли готовы его принять?

В одной из ранних своих работ «Гамлет» Павел Флоренский отмечал, что «Гамлет безволен в отношении для другого и не безволен в себе и для себя». Гамлетовский вопрос «Быть или не быть?» Флоренский разрешил решительно и бесповоротно, отвергнув эмиграцию и решив остаться в России. Как говорил Сергей Булгаков 11 апреля в Париже в Православном институте: «Можно сказать: что жизнь ему как бы предлагала выбор между Соловками и Парижем, но он избрал… родину, хотя то были и Соловки, он восхотел до конца разделить судьбу со своим народом. Отец Павел органически не мог и не хотел стать эмигрантом в смысле вольного или невольного отрыва от родины, и сам он и судьба его есть слава и величие России, хотя вместе с тем и величайшее ее преступление».

Павел Флоренский, гениальный математик, выдающийся философ, богослов, литератор, химик, инженер, этот «русский Леонардо» не был не только оценен новой властью России, но и безжалостно раздавлен и растоптан в свои 55 лет.

«Вся моя жизнь, — писал Флоренский весной 1934 года начальнику строительства БАМЛАГа ОГПУ, — была посвящена научной и философской работе, причем я никогда не знал ни отдыха, ни развлечений, ни удовольствий. На это служение человечеству шли не только все время и все силы, но и большая часть моего небольшого заработка — покупка книг, фотографирование, переписка и т. д. В результате, достигнув возраста 52 лет, я собрал материалы, которые подлежат обработке и должны дать ценные результаты, т. к. моя библиотека была не просто собранием книг, а подбором к определенным темам, уже обдуманным. Можно сказать, что сочинения были уже наполовину готовы, но хранились в виде книжных сводок, ключ к которым известен мне одному… Но труд всей жизни в настоящее время пропал, так как все мои книги, материалы, черновые и более или менее обработанные рукописи взяты по распоряжению ОГПУ… Уничтожение результатов работы моей жизни для меня гораздо хуже физической смерти».

Бездушная машина репрессий, естественно, никак не отреагировала на боль Флоренского, для власти он был не «русский Леонардо», а всего лишь «контрик» и «попик», а стало быть, надо раздавить гадину. И раздавили… Но что об этом говорить, все равно никто из большевистских злодеев так и не покаялся за свои многочисленные злодеяния. Перейдем лучше к биографии Павла Флоренского.

Отец Флоренского был инженер-путеец и строил дороги в Закавказье, поэтому детство Павла прошло в основном в Тифлисе и Батуми. Со стороны отца в нем текла русская кровь костромичей, а «со стороны матери, — писал Флоренский, — во мне течет кровь хеттеев, потому что армяне имеют в себе довольно большой % крови фригийских хеттеев. Фригия, то есть классическое место культов Кибелы и других подобных богинь…». И далее: «…во мне костромская кровь подмешена африканскою, ибо я чувствую ее в себе, хотя часто и стараюсь забыть о том. Вот, дорогой Василий Васильевич, — обращался Флоренский к Розанову, — моя антиномия Костромы и Карфагена и колебание: между сидением под общипанною березою и бешеною скачкою в знойной пустыне на арабском коне» (10 августа 1909).

Необычное восприятие самого себя, не правда ли? Но у гениальных людей все необычно. Вот как, к примеру, Флоренский читал книги: «…всегда и раньше читал я очень много, и притом почти одним просмотром, выхватывая из книги все то, что мне было действительно полезно, так что дальнейшее внимательное чтение той же книги редко давало еще что-нибудь питательное…»

Летом 1899 года 17-летнему Флоренскому было видение, точнее, какой-то призыв свыше, который неожиданно его разбудил и заставил выйти во двор: «Я стоял во дворе, залитом лунным светом. Над огромными акациями, прямо в зените, висел серебряный диск луны, совсем небольшой и до жуткости отчетливый. Казалось, он падает на голову, и от него хотелось скрыться в тень, но властная сила удерживала меня на месте. Мне было жутко оставаться в потоках лунного серебра, но я не смел и вернуться в комнату. Мало-помалу я стал приходить в себя. Тут-то и произошло то, ради чего был я вызван наружу. В воздухе раздался совершенно отчетливый и громкий голос, назвавший дважды мое имя: „Павел! Павел!“ — и больше ничего. Это не было — ни укоризна, ни просьба, ни гнев, ни даже нежность, а именно зов, — в мажорном ладе, без каких-либо косвенных оттенков. Он выражал прямо и точно именно и только то, что хотел выразить — призыв…»

Призыв к особой миссии на земле? Возможно, Флоренский именно так и понял этот зов, ибо вся его дальнейшая жизнь — это служение людям.

В 1900 году Флоренский поступил на физико-математический факультет Московского университета. Окончил его и отверг предложение остаться в университете, а поступил в Московскую духовную академию. «Мои занятия математикой и физикой привели меня к признанию формальной возможности теоретических основ общечеловеческого религиозного миросозерцания» — так объяснял свою позицию Флоренский. Он стал доцентом Духовной академии и даже подумывал о монашестве, но епископ Антоний отговорил его от этого пути. В 1911 году Флоренский был рукоположен в диаконы, а на следующий день — в сан священника: вместо Павла Александровича Флоренского миру явился отец Павел. Однако Флоренский не стал традиционным священником. Как отмечал Сергей Булгаков, «при всей своей церковности и литургичности он оставался совершенно свободен и от ханжества, и от стильного „поповства“, умея интересоваться вещами по существу. Поэтому же он не находил себе настоящего места и в академической среде с особой ее атмосферой».

В 1910 году Флоренский вступил в брак с Анной Гиацинтовой, и их семья (в семье было пятеро детей) стала одним из духовных центров отца Павла.

Следует вспомнить и ранний эпизод из жизни Флоренского. В 1906 году он публично выступил за отмену смертного приговора лейтенанту Шмидту, после чего был арестован и провел три месяца в Бутырской тюрьме.

С 1912 года по май 1917 года Флоренский возглавлял журнал «Богословский вестник». Он был одержим идеей «произвести синтез церковной и светской культуры, вполне соединиться с церковью, но без каких-нибудь компромиссов, честно, воспринять все положительное учение Церкви и научно-философское мировоззрение вместе с искусством…» — так он писал в одном из писем после окончания университета.

В 1914 году Флоренский защитил магистерскую диссертацию и в этом же году вышла его книга «Столп и утверждение истины. Опыт православной теодиции», в которой он стремился «показать церковность в разных сферах и на разных глубинах». Книга вызвала разноречивые отклики. Одним это казалось религиозным «модернизмом», другим — церковной «реакционностью». «Стилизованным православием» назвал книгу Николай Бердяев. И тогда же появилось прозвище Флоренского: «Фанатик с лицом Савонаролы». Иеромонах Иннокентий Просвирин рассказывал, как помогла ему книга «Столп и утверждение истины» сносить побои и издевательства в армии, где он был белой вороной уже потому, что был верующим и носил нательный крест… Так что «Столп» кому был родным, а кому чужим.