Юрий Безелянский - Знаменитые писатели Запада. 55 портретов

Распался Советский Союз. Исчезла всесильная власть КПСС. В стране новые времена, новые властители, новая «вертикаль власти». На словах — свобода и рынок. На деле — беспредел сильных мира сего. И как реакция на него — жажда железного порядка. И не нужна ни демократия, ни свобода, ни права личности. Суть желаний людской массы: дайте минимум жизненных благ, но чтобы при этом страна была сильной и чтобы во всем мире ее боялись. Зачем «экономическое чудо», главное — имперское величие. И все с радостью ложатся под власть и требуют: бейте нас! насилуйте нас! Господи, как больно и как сладко!..

Зигмунд Фрейд утверждал: мазохизм составляет национальную черту русского характера. Мазохистско-садистский менталитет.

Можно сказать так: мы — идущие вместе с Захер-Мазохом. Вот только украинцы немного подвели: никак не хотят переименовывать улицу Коперника во Львове, где родился в доме № 22 Захер-Мазох, в улицу имени писателя. Украинские националисты резко против, считая, что Захер-Мазох писал на немецком, большую часть жизни прожил в Австрии, да к тому же в его жилах текла еврейская кровь… Короче, геть! Не нужен. Но геть не геть, а куда денешься от мазохизма: он и на Украине, только с национальной спецификой.

Чуден мазохизм при любой погоде…

Анна Ахматова обожала Марселя Пруста. Она считала, что вся мировая литература XX века держится на трех китах: на Прусте, Джойсе и Кафке. Так что Пруст — один из трех основополагающих китов. Но кит этот очень странный. Писателя Пруста знают почти все, но никто не читал всех его книг до конца.

Обозреватель английской газеты «Гардиан» Стивен Мосс писал в начале 2000 года: «Мы знаем, как его манера описывать время, проводя связь между прошлым и настоящим, и прослеживать работу ума навсегда изменила искусство сочинения романа; мы знаем, что его барочный стиль письма, эти бесконечные лирические рассуждения со сменяющими друг друга метафорами, переходящими со страницы на страницу и теряющимися в складках его безграничного воображения, подобны волнам, набегающим на берег под низким ноябрьским небом. Мы знаем, что его манера письма уникальна, что она завораживает, берет нас в плен. И все же мы не читаем его. Вернее, пытаемся читать и чаще всего капитулируем. Возможно, теперь все изменится. Пруст сегодня в большой моде. Задача лишь в том, чтобы найти время на чтение».

Де Боттон, автор книги «Как Пруст может изменить вашу жизнь», пишет: «Начался новый век, и кто-то, наверное, говорит себе: „Я наконец одолею Пруста. В прошлом веке мне это не удалось. Но теперь можно начать сначала“».

«Грустно, что для чтения Пруста надо или сильно заболеть, или сломать ногу», — признавался брат писателя Роберт Пруст.

«Я сам, — продолжает Стивен Мосс, — несколько раз пытался прочесть эпопею Пруста, но не далеко продвинулся. А в середине декабря, став жертвой лихорадки вокруг нового тысячелетия, снова взялся за чтение Пруста. Теперь я уже прочитал больше, чем когда-либо раньше, и с удовольствием продолжаю читать. Я все еще на опушке леса, но намереваюсь пройти внутрь его по этим странным петляющим тропинкам. Мне не только нравится само это путешествие как таковое. Меня также радует сознание того, что я получу своего рода литературное отпущение грехов…»

Эти строки точно соответствуют и моему подходу к Прусту, и ощущению от его книг: тонкое и ароматное послевкусие, хочется не двигаться дальше, а остановиться и предаться наслаждению. Сюжет — ничто. Стиль письма — вот главное, вот что магнетизирует и завораживает. «Обретенное время» Пруста — манящий горизонт для каждого читателя. И это при том, что Марсель Пруст остается не только великим, но и самым трудночитаемым писателем XX века.

Разобраться с его творчеством действительно нелегко. Рассказать о его жизненном пути значительно проще: факты и события известны, они изложены в многочисленных биографиях.

Итак, начнем…

Марсель Пруст родился 10 июля 1871 года в пригороде Парижа — Отее. Отец — Адриеи Пруст (1834–1903), известный врач-гигиенист, специалист по инфекционным болезням Востока, член Медицинской академии. Мать Марселя — Жанна (1849–1905), происходила из богатого еврейского рода Вейль. В 1873 году семья перебралась в Париж, где прошла большая часть жизни писателя.

Как отмечает Андре Моруа в своей работе «Марсель Пруст», мать его, Жанна Вейль, была, по-видимому, женщиной образованной, с душой нежной и тонкой и для сына своего навсегда осталась воплощением совершенства. Именно от нее перенял он отвращение ко лжи, совестливость, а главное — бесконечную доброту. Андре Берж разыскал в каком-то старом альбоме вопросник — один из тех, которыми девушки той эпохи изводили молодых людей; Прусту было четырнадцать лет, когда он отвечал на него:

— Как Вы представляете себе несчастье?

— Разлучиться с мамой.

— Что для Вас страшнее всего? — спрашивают дальше.

— Люди, не понимающие, что такое добро, — отвечает подросток, — и не знающие радостей нежного чувства.

Отвращение к людям, не любящим «радостей нежного чувства», сохранилось у него на всю жизнь. Боязнь причинить огорчение навсегда оставалась для него движущим инстинктом. Рейнальдо Ан, бывший, вероятно, его лучшим другом, рассказывает, как Пруст, выходя из кафе, раздавал чаевые; расплатившись с официантом, обслужившим его, и заметив в углу другого официанта, который ничем не был ему полезен, он бросался к нему и так же, как первому, предлагал бессмысленно огромные чаевые, говоря при этом: «Ему, наверное, было бы очень обидно остаться незамеченным».

Наконец, уже собравшись садиться в машину, он внезапно возвращался в кафе. «Кажется, — говорил он, — мы забыли попрощаться с официантом; это неделикатно!»

Деликатный… «Слово это играло в его словаре и его поступках важную роль…» — заключает Андре Моруа.

Деликатный и болезненный. Пруста с девяти лет преследовала астма, ее приступы мучили его и во многом обусловили восприятие и образ жизни. Физиология давила на него. Не случайно тема болезни проходит через все его творчество, начиная с первой книги «Наслаждения и дни».

И тем не менее Пруст закончил престижный лицей Кондорсе и два года служил добровольцем в пехотном полку, расквартированном в Орлеане. По возвращении в Париж поступает в Высшую школу политических наук, однако ни политическую, ни торговую карьеру, как хотел отец, Пруст не сделал, его увлекла стихия парижских салонов. Именно там он прошел своеобразный университет светской жизни, посещая эту «ярмарку тщеславия», там нашел многих своих будущих персонажей.