Татьяна Егорова - Андрей Миронов и Я

Андрей снимался у Эльдара Рязанова в «Невероятных приключениях итальянцев в России», репетировал впервые в новом качестве режиссера вместе с Шармёром незатейливую пьеску.

– Театр едет в Италию! В Италию! Невероятно! Везут «Клопа» Маяковского. Все друг друга отталкивают локтями – тут все способы хороши, только бы выехать – «хотя бы спицей в колеснице, но за границу! В Ниццу! В Ниццу!»

На собрании театра Чек, глядя с холодной злобой и местью в мои глаза, объявил:

– Все поедут в Италию, а вы будете играть спектакль «Чудак-человек» своего любимого режиссера Магистра!

О! Отомстил!

Шармёр был занят в «Чудаке», но «некоторое искательство к начальству» завело его на четвертый этаж в кабинет к худруку – там он похныкал, поныл, поунижался, пообещал и вышел участником поездки. Я стояла насмерть и не променяла спектакль Магистра на поездку в Италию. Из Италии театр перемещался на гастроли в Чехословакию, куда меня допустили, и я, нисколько не ущемленная таким ходом дела, думала: «А! Обойдусь и Чехословакией!»

Этой же осенью, войдя в театр, я услышала:

– Русалка его застала с Акробаткой! Ха-ха! Не может быть! А дальше? Он эту Русалку видеть не может, что тут непонятного? Она его выследила, устроила скандал с дракой… он убежал… они обе таскали друг друга за волосы… потом поставили чайник и стали пить чай. А в этот же момент Миронов в своем доме на Герцена «случайно» уронил ключи в шахту лифта… Браку финито!.. Даже несмотря на ребенка! Да кого дети держат? Там брак и не начинался! Теперь он живет у матери. Убежал с Герцена в одних трусах, ничего с собой не прихватив. Какую же надо было устроить ему жизнь, чтоб мужик голый бежал, сверкая пятками! Да она просто многозначительная дура. Дура-то дура, а роскошную квартиру с мебелью отхватила. Я же говорила, что она и у нас кого-нибудь оберет! – этот смешанный монолог звучал как обратно перематывающаяся пленка.

– «Ну вот и все, – подумала я. – Недолго музыка играла!» – и пошла на репетицию с песней: «Пой, Андрюша, так, чтобы среди ночи ворвался ветер, кудри теребя, поиграй, чтобы ласковые очи, не спросясь, глядели на тебя!»

Прага. Ноябрь. Окна магазинов – в рождественских украшениях. Свечи, мадонны, цветы. Костелы. Чистота. Артисты варят в номерах гостиницы на плитках омерзительные супы из пакетиков, а на сэкономленные деньги бегут в магазин – прикрыть голые задницы.

В один из вечеров в банкетном зале в гостинице – со свечами и хрусталями, люстрами и бокалами – прием с представителями чехословацкой культуры. Стою с прямой спиной, улыбаюсь всем, в новомодном джинсовом длинном костюме – юбка-банан, на ногах элегантные черные замшевые сапожки на тонком каблуке. В руках хрустальный бокал с коньяком. Только я сделала движение с улыбкой в сторону незнакомого чеха, стоящего рядом, как между нами вырос Андрей.

– Девушка, что вы здесь делаете? – спросил он меня. – Можно с вами познакомиться?

– Я – журналистка, – ответила я в тон. – Хотела бы взять интервью. Может быть, у вас?

– Буду счастлив! У меня масса времени!

– Как вы считаете, что важнее в искусстве – как или что? – начала я.

– Кто! – ответил он.

– Любимый художник?

– Тот, кто вам нарисовал ваш носик!

– Композитор?

– Бизе-Щедрин! Но безе лучше отдельно. В виде пирожного.

– Цвет?

– Вашего белья. У вас какое? Можно посмотреть?

– Однако, вы нахально себя ведете. Любимое блюдо?

– Кофе с сигаретой и…

– Город?

– Прага!

– Имя?

– Татьяна, русская душою, сама не зная почему, любила рюмку коньяку.

– Время суток?

– С 9 вечера до 9 утра, начиная с сегодняшнего дня.

– Любимая архитектура?

– Кровать, – и добавил. – Теперь я холост и надеюсь, вы не откажетесь выпить со мной чашечку кофе. Немедленно уходим отсюда.

И на глазах изумленной публики мы покинули банкетный зал.

Тихо играла музыка. Горела свеча.

Посреди номера стоял открытый чемодан, рядом с чемоданом стояла я, совершенно голая, в сапогах, и он, вытаскивая один за другим бесконечное количество разноцветных шелковых итальянских платков, завязывал их на всех частях моего тела. Платками были перевязаны руки у предплечий, локти, кисти, шея, наискосок, как шаль, платок закрывал одну грудь, а другая – вызывающе торчала, еще один платок лег на бедра, я качнула ими, пошла танцевать восточный танец. Не снимая этого наряда, я пила кофе, курила сигареты – внутри происходили бурные монологи, в движениях была осторожность, глаза блестели грустной радостью.

– Что будет дальше? – сказали мы в один голос. Мы лежали, обняв друг друга. Было неясно – смеемся мы или плачем, и он все вскрикивал:

– Таня! Это ты? Не может быть! – трогал меня руками, как слепой, и все повторял до утра: – Таня? Это ты? Неужели это ты, Танечка? Да развяжи ты эти платки, наконец…

Сделав несколько акробатических трюков – мостик, колесо, шпагат, – Акробатка, которая не расставалась с ним в Италии, прислонила ухо к двери и пыталась понять, что же там происходит?

Андрей, напившись к утру коньяку, пел:

– Танечка, – говорил мне Андрей, – прошу тебя, я тебя очень прошу, я так отвык от этого, прошу тебя, нарисуй мне лицо.

Я рисовала ему лицо нежно-нежно, вдруг ему становилось щекотно, он вздрагивал, смеялся, в эту ночь так и не заснули.

В театре на спектакле, проходя мимо, он, загадочно улыбаясь, бросал в меня фразу из «Ревизора»: «Душа моя, Тряпичкин, со мной такое произошло!» Ох, мы были на подъеме! Мы провели медовую неделю. Он говорил:

– После Риги наш любимый город – Прага! Давай здесь останемся! Попросим политического убежища, устроимся в театр. Я буду рабочим сцены, а ты реквизитором. Бросить всех! Забыть все! А как же мама?

После этой фразы мне показалось, что ко мне подъехала гильотина. Мама! Я совсем забыла про маму, и эта «радостная» весть вернула меня в реальную действительность и заставила посмотреть на все другими глазами.

– Слушай, как там Миронов? – спрашивала меня Певунья при встрече в Доме актера. – Развелся или не развелся?

«Как там Миронов?» – она спрашивала всегда и у всех. Но теперь ее это особенно волновало – у нее родилась дочка, но отношения с отцом ребенка не сложились, и она воспитывала малютку одна.

У Андрея началась новая жизнь на улице Танеевых у родителей. Музыкальная система, динамики занимали почти всю комнату. Это создавало неудобства для Марии Владимировны, тем более она была раздражена ситуацией – коту под хвост такую квартиру на Герцена! Она стоила стольких трудов и денег!

– Обобрали! Я говорила, что тебя ограбят!