Галина Серебрякова - Маркс и Энгельс

— Политическая смерть Чернышевского — потеря для ученого мира не только России, но и целой Европы, — неоднократно заявлял он Герману Лопатину.

Отношение Маркса к тому, кого Лопатин считал своим идейным учителем, укрепило в молодом русском борце и без того неотступно преследовавшее его желание предпринять все возможное для освобождения узника. Устройство побега Чернышевского казалось Лопатину вполне осуществимым делом. Занимаясь переводом «Капитала», он одновременно тщательно продумывал план освобождения автора «Что делать?».

Лопатин переводил книгу Маркса с большим воодушевлением и радостью тем более оттого, что мог видеться с автором и пользоваться его советами. Однако переводчик должен был сознаться, что никак не может сладить с первой главой. Тогда Маркс подсказал ему выход из создавшегося творческого тупика. Лопатин занялся второй, более легкой для него главой и, таким образом, постепенно сжился с особенностями языка, манерой изложения и самой темой произведения. Благодаря непосредственному общению с Марксом русский переводчик «Капитала» смог

Передать всю образность и неповторимый сарказм речи, особенности стиля и революционный взлет мыслей автора. Маркс, знавший уже достаточно русский язык, высоко оценил мастерство перевода.

Желая подготовить в лице Лопатина теоретически сильного русского революционера, Маркс вовлекал его в широкое русло политической деятельности. Скоро Лопатин стал членом Генерального совета Интернационала.

В конце 1870 года, однако, Лопатин внезапно исчез из Лондона. В это время более трети перевода «Капитала» было уже закончено. Надеясь скоро вернуться в Англию, Герман Лопатин отложил на время работу переводчика и уехал в Россию осуществить свой отважный замысел освобождения Чернышевского.

Он не признался в этом даже Марксу, несмотря на всю свою любовь и уважение, так как был уверен, что тот сочтет затею безумной и попытается отговорить его. Лопатин никогда не отступал от намеченной цели, как бы безрассудна она ни была в глазах более опытных, здравомыслящих людей. В Женеве с помощью издателя Элпидина он приобрел подложные документы и под видом турецкого подданного Сакича прибыл в Россию. В деревянном сундучке, составлявшем весь его багаж, хранился экземпляр «Капитала» и отдельные листы перевода с немецкого на русский язык. Вскоре он послал Марксу письмо, желая объяснить ему свое внезапное исчезновение.

«По почтовому штемпелю на этом письме Вы увидите, — писал Лопатин, — что, несмотря на Ваши дружеские предупреждения, я нахожусь в России. Но если бы Вы знали, что побудило меня к этой поездке, Вы, я уверен, нашли бы мои доводы достаточно основательными… Стоящая передо мной задача вынуждает меня покинуть в ближайшие дни Петербург и отправиться в глубь страны, где я задержусь, по всей вероятности, три-четыре месяца».

Лопатин поехал в Сибирь с подложным паспортом члена Географического общества Любавина.

Общительный, кипучий характер, врожденное обаяние, находчивость и ум помогали Лопатину преодолевать многочисленные затруднения в дороге. В Иркутске он узнал, где ему искать Чернышевского, но на этом смелое предприятие его окончилось. Неосмотрительная доверчивость Элпидина послужила всему виною. Он рассказал подосланному в Женеву Третьим отделением под видом революционера агенту о скором освобождении Чернышевского.

Маркс был крайне встревожен судьбою полюбившегося ему молодого человека, столь таинственно покинувшего Лондон. Он получил известие от друзей из Швейцарии об опасности, угрожающей Лопатину.

«Наш друг», — сообщал он Даниельсону в условно составленном письме, — должен вернуться в Лондон из своей торговой поездки. Корреспонденты той фирмы, от которой он разъезжает, писали мне из Швейцарии и других мест. Все дело рухнет, если он отложит свое возвращение, и сам он навсегда потеряет возможность оказывать дальнейшие услуги своей фирме. Соперники фирмы уведомлены о нем, ищут его повсюду и заманят в ловушку своими происками».

Но было уже поздно. Лопатина схватили «соперники фирмы» — царская полиция. Он попытался бежать, но был настигнут и брошен в Иркутский острог. Ему удалось оттуда обо всем сообщить Даниельсону и просить друга продолжать работу над «Капиталом», чтобы долее не оттягивался выпуск этой книги в России.

Даниельсон принялся тотчас же за работу и быстро закончил перевод. Первую главу и приложение, однако, перевел не он, а Николай Любавин.

В дни выхода «Капитала» на русском языке Лопатин все еще находился под арестом, и хотя он был основным переводчиком книги, указать его имя на обложке не представлялось возможным. Интересы дела были всегда выше всего, по мнению Лопатина, и он бескорыстно полностью передал свои права Николаю Франциевичу Даниельсону.

Маркс очень обрадовался «Капиталу», изданному на русском языке. Этот день был отмечен как большое торжество в Модена-Вилла.

«Прежде всего, — писал он Даниельсону, — большое спасибо за прекрасно переплетенный экземпляр. Перевод сделан мастерски».

Великий труд Маркса стал учебником социалистов на всей земле. И в одной из резолюций Брюссельского конгресса Интернационала было сказано, что эта книга Маркса рекомендуется всем секциям как «библия рабочего класса».

Но первенство издания гениального творения Карла Маркса на иностранном языке принадлежит России.

С конца 60-х годов и до самой смерти вокруг творца «Капитала» и вождя Интернационала постоянно бывали и другие русские. Одним из близких и особо ценимых Марксом людей стал петербуржец Александр Александрович Серно-Соловьевич. Он, как и его трагически погибший в 1865 году брат Николай, посвятил всю жизнь революционному движению.

Ранняя смерть уничтожила на Руси не один большой талант. Не один клад ума и доброй воли приняла и скрыла безвестная могила. Младшего Серно-Соловьевича, Александра, от подобной участи спасло изгнание. Он, как и его брат, принимал живейшее участие в тайном обществе «Земля и воля» и был членом ее Центрального комитета. Александр Александрович внешне и внутренне несколько отличался от покойного брата. Он был более замкнут, менее уравновешен, физически не столь силен. В больших, внимательно смотревших глазах отражалось неуловимое беспокойство, а подчас и печаль. Овальное лицо его было всегда очень бледным. Он был гораздо более душевно раним, чем это можно было заметить. Как и его брат Николай, он жил как спартанец, ограничивая свои потребности и отдавая себя и все, что имел, делу борьбы за бесправных и обездоленных.

В Швейцарии, выделяясь умом и опытом в вопросах революционной тактики, Александр Александрович был подлинным предшественником организаторов русской ветви Интернационала, которая объявляла, что ставит перед собою задачу «оказывать всемерную энергичную помощь активной пропаганде принципов Интернационала среди русских рабочих и объединять их во имя этих принципов».