Галина Серебрякова - Маркс и Энгельс

«Если Англия, — писал Маркс швейцарским товарищам, — является крепостью лендлордизма и европейского капитализма, то единственный пункт, где можно нанести серьезный удар официальной Англии, представляет собой Ирландия .

Английская буржуазия не только эксплуатировала ирландскую нищету, чтобы ухудшить положение рабочего класса в Англии путем вынужденной иммиграции ирландских бедняков, но она, кроме того, разделила пролетариат на два враждебных лагеря… Во всех крупных промышленных центрах Англии существует глубокий антагонизм между английским и ирландским пролетарием. Средний английский рабочий ненавидит ирландского как конкурента, который понижает заработную плату и standard of life [21] Уровень жизни (англ.) . Он питает к нему национальную и религиозную антипатию. Он смотрит на него почти так же, как смотрели poor whites [22] Белые бедняки (англ.) южных штатов Северной Америки на черных рабов. Этот антагонизм между пролетариями в самой Англии искусственно разжигается и поддерживается буржуазией. Она знает, что в этом расколе пролетариев заключается подлинная тайна сохранения ее могущества.

Этот антагонизм воспроизводится и по ту сторону Атлантического океана. Вытесняемые с родной земли быками и овцами, ирландцы вновь встречаются в Северной Америке, где они составляют огромную, все возрастающую часть населения. Их единственная мысль, их единственная страсть — ненависть к Англии. Английское и американское правительства (то есть классы, которые они представляют) культивируют эти страсти, увековечивая скрытую борьбу менаду Соединенными Штатами и Англией. Они таким образом препятствуют серьезному и искреннему союзу между рабочими по обе стороны Атлантического океана, а следовательно, и их общему освобождению.

Ирландия — это единственный предлог для английского правительства содержать большую постоянную армию, которую в случае нужды, как это уже имело место, бросают против английских рабочих, после того как в Ирландии эта армия пройдет школу военщины.

Наконец, в Англии в настоящее время повторяется то, что в чудовищных размерах можно было видеть в древнем Риме. Народ, порабощающий другой народ, кует свои собственные цепи.

Итак, позиция Международного Товарищества в ирландском вопросе совершенно ясна. Его главная задача — ускорить социальную революцию в Англии. Для этой цели необходимо нанести решающий удар в Ирландии».

Маркс призвал рабочий класс угнетающей нации — англичан — к борьбе против всякого национального гнета и доказал, что одна из главных причин слабости английского рабочего движения, несмотря на его организованность, — всячески разжигаемая английской буржуазией национальная рознь между английскими и ирландскими рабочими. Угнетение Ирландии и других колоний, подчеркивал Маркс, служит преградой для прогрессивного развития самой Англии. Нация, закабаляющая другую, тем самым губит себя — так определил Маркс важнейший принцип пролетарского интернационализма.

Дружба между всеми членами семьи Маркса смягчала трудности жизни и материальные лишения. Невозможно определить, какая из трех дочерей Карла и Женни могла бы считаться лучшей, — так богаты и цельны были их души. Это были не только преданные, любящие родителей дети, но и их верные друзья и единомышленники.

В ноябре 1868 года, желая хоть чем-нибудь помочь родным, Женнихен тайком поступила домашней учительницей в зажиточный английский дом. Лаура вместе с Лафаргом принялась за перевод «Манифеста Коммунистической партии» на французский язык.

1 января Нового года Карл и Женни узнали о рождении внука. Лафарги назвали своего новорожденного мальчика Этьеном. Скоро за ним прочно утвердилось прозвище Шнапсик.

Маркс посещал регулярно Британский музей и много работал. В свободные часы с большим свернутым черным зонтом на случай дождя он отправлялся в Хемстед-хис и по дороге нередко заходил к кому- нибудь из старых знакомых рабочих. Ему хотелось послушать их мнение о злободневных делах. Эккариус или Лесснер, соратники Карла со времен создания Союза коммунистов, чаще других были его попутчиками в таких прогулках. Лесснер испытывал истинное наслаждение, слушая Маркса, изредка и он вставлял меткое словцо или рассказывал что-либо интересное. Особенно волновал тружеников вопрос о том, как добиться поскорее 8-часового рабочего дня.

И Лесснер и Эккариус, случалось, очень нуждались в деньгах, и сам крайне стесненный материально Маркс все-таки постоянно делился с ними последними крохами.

Когда Маркс бывал здоров, он никогда не пропускал ни одного заседания Генерального совета, после которого нередко вместе с единомышленниками отправлялся в какую-нибудь таверну, чтобы освежить горло кружкой доброго пива. Случалось, что там же, в соседнем зале, горячо спорили, а подчас пели бодрые ирландские песни фении.

Тусси была всегда желанным гостем в манчестерском Морингтон-паласе, где поселился Энгельс с женой и ее племянницей малюткой Мэри Эллен, толстушкой, прозванной Пуме. Как и в Модена-Вилла, Тусси имела в доме, который был ей дорог столько же, сколько и родительский, много четвероногих друзей. Правда, с тех пор, как ежик задохся в одеяле, таких животных у Энгельса больше не было. Но зато хватало собак. Любимцем Энгельса был большой, весьма разумный и добродушный Дидо, ирландский рыжий терьер с квадратной бородатой мордой и горящими глазами доисторического пещерного жителя. Он постоянно сопутствовал своему хозяину в пеших и верховых прогулках. С Тусси у Дидо установились самые короткие приятельские отношения, которые пес выражал неутомимым вилянием хвоста и радостным визгом. Он умел играть в мяч, отбивая его носом, и часто заменял пони, впрягаясь в колясочку Мэри Эллен.

6 Манчестере Тусси чувствовала себя полноправной хозяйкой дома, так нежно любила и баловала ее Лицци, которой девочка помогала в рукоделии, хозяйстве и приеме гостей. Четырнадцатилетняя Тусси была очень горда тем, что давала маленькой Пуме первые уроки немецкого языка. Только в кабинет Энгельса Тусси входила не без робости. Это была святая святых дома. Там царил ошеломляющий порядок. Каждая вещь, включая тряпочку для чистки перьев, имела строго определенное ей место, и горе было тому, кто это нарушал. Всегда спокойный, мягкий в обращении Энгельс становился тогда мрачным и суровым. От волнения он начинал заикаться и с трудом усмирял в себе начинающуюся бурю. Книги и бумаги, лежавшие стопками, также были будто прикованы к столу, и домочадцы никогда не прикасались к ним.

Как-то в самом конце июня Энгельс позвал Тусси к себе. Она вошла с книгой сербских песен на немецком языке, которую читала. Осмотрев кабинет слегка насмешливым взглядом, девочка лукаво улыбнулась и сказала: