Сергей Тепляков - Век Наполеона. Реконструкция эпохи

Войска из-за громадного обоза и неразберихи шли чрезвычайно медленно: тот же Бургонь пишет, что «после полудня мы двинулись в поход», и дальше – «почти смеркалось, когда мы вышли за город». В октябре темнеет часов в восемь, так что от Кремля до окраины гвардейцы шли как минимум семь часов (при вступлении в Москву им на этот путь понадобился час). Повозки шли по дороге в три-четыре ряда.

Обоз вышел из города первым. «Экипажи, шедшие в несколько рядов по широким русским дорогам, имели вид громадного каравана, – пишет полковник Фезензак. – Вся равнина была покрыта этими огромными багажами». «В этих повозках были напиханы как попало меха, сахар, чай, книги, картины, актрисы Московского театра…», – саркастически писал интендант Пасторе.

Солдаты и унтер-офицеры не имели права на повозку и поэтому многие пустились в путь, толкая перед собой тачки. Возможно, они понимали, что вряд ли смогут довезти свой груз до зимних квартир, но, видимо, уж очень не хотелось расставаться с добром!.. Наполеон с трудом проехал сквозь обоз. Он понимал, что это уже не армия, это орда (выражение Сегюра), шайка после набега, но не посмел приказать бросить барахло.

Из-за перегруза повозки начали ломаться на первых же верстах пути. К тому же за Москвой пошел дождь. Телеги, коляски, дрожки – все вязло в грязи. «На протяжении 50 верст стояли повозки», – вспоминал Куанье, на первой же стоянке бросивший свою тележку и навьючивший продовольствие на лошадь.

Как все в то время, Наполеон интересовался античной историей. Между тем при желании он мог бы заметить для себя урок в относительно недавних событиях. 30 июня 1520 года отряд конкистадора Эрнана Кортеса был окружен огромной армией ацтеков в их столице Мехико. В ночь на 1 июля решено было прорываться. Золото и драгоценности, награбленные у ацтеков, Кортес приказал свалить в одной огромной комнате и сказал: «Пусть каждый возьмет сколько хочет». Часть отряда были ветераны, много повидавшие вместе с Кортесом – они не взяли почти ничего. Новички же распихивали золото, драгоценные камни и жемчуга в карманы, сумки и сапоги. Когда отряд Кортеса вышел из дворца Монтесумы и крадучись пошел по Мехико, те, кто пожадничал, уже через полчаса плелись в хвосте колонны. На окраине города ацтеки наконец заметили испанцев. Начался бой. Пошел дождь. Испанцам надо было форсировать каналы. Те, кто нагрузился добычей, шли на дно. Когда Кортес все же прорвался, у него из 4 тысяч человек осталось меньше пятисот. Один из офицеров Кортеса Берналь Диас дель Кастильо описал потом «Ночь печали» (так назвали этот бой испанцы) в своей «Правдивой истории завоевания Новой Испании». Изданная впервые в 1632 году книга эта дожидалась переиздания больше 200 лет. Однако Наполеон знал про судьбу Кортеса – именно по заказу императора в 1808 году композитор Спонтини написал оперу «Фердинанд Кортес, или Завоевание Мексики», премьера которой состоялась в 1809 году. Правда, судя по цитате из «Журналь д'Ампир», приведенной Жаном Тюларом в книге «Наполеон» («Разве Кортес, покоривший с семьюстами пехотинцами и семнадцатью лошадьми огромную империю, не напоминает нам героя, который во главе легионов, внушавших уважение не столько своей численностью, сколько доблестью, поверг в замешательство самые стройные ряды войск, обратил в бегство несметные полчища и восторжествовал над объединившейся против него Европой?»), все трагическое в опере было опущено, осталось только героическое: Наполеон помнил только то, что хотел помнить.

В Москве остался маршал Мортье с отрядом в три тысячи человек и своеобразным приказом – он должен был взорвать несколько зданий, дворцов и прежде всего – Кремль.

Коленкур записал слова императора: «Так как господа варвары считают полезным сжигать свои города, то надо им помочь». Удивительный акт подросткового отчаяния в случае с Наполеоном помножился на его неограниченные возможности.

Французы не скрывали намерения взорвать остатки Москвы от находившихся в городе русских. Партизаны генерала Винцингероде сообщили своему начальнику о замысле Наполеона. Князь Александр Шаховской, как раз в эти дни приехавший в отряд, пришел в ужас от известия, и это чувство, видимо, передалось 42-летнему барону, который по рождению был саксонец, по подданству гессенец, а до перехода в русскую службу австрийский офицер. Шаховской пишет, что Винцингероде пришел в ярость и заявил, что если «хотя одна церковь взлетит на воздух, то все попавшиеся к нам французы будут повешены». Утром 9 октября Винцингероде отправился в Москву и рассказ о его дальнейших злоключениях существует в двух редакциях.

В русской чаще всего говорится, что Винцингероде взял с собой ротмистра Нарышкина, казака с белым платком на пике, и поехал в Москву парламентером. Однако Коленкур пишет, что Винцингероде, «набросив на себя штатское пальто», пытался распропагандировать французских солдат на аванпостах и парламентером себя объявил только после того, как был задержан каким-то бдительным гусаром. Нарышкин же, ожидавший начальника в условленном месте, сдался французам сам из чистого благородства – «чтобы иметь честь не покидать своего начальника», чем немало изумил французов.

Вместе с отрядом Мортье Винцингероде и Нарышкин вышли из Москвы. Только 15 октября, в Верее, Мортье догнал основные силы. Винцингероде привели к Наполеону. Это было уже после Малоярославца, где Наполеон, удержав за собой город, впервые не отважился атаковать неприятеля, и где он чудом не попал в плен (после этого он попросил доктора дать ему склянку с ядом, которым и пытался отравиться после отречения в 1814 году). Неудивительно, что Наполеон был, мягко говоря, сильно не в духе. Он (тут все источники сходятся) пригрозил пленнику смертью, так как полагал Винцингероде как немца своим подданным. Шаховской в воспоминаниях записал со слов Нарышкина ответ Винцингероде: «Я служил всем государям, которые объявлялись вашими врагами, и везде искал французских пуль». Коленкур однако ничего такого героического не запомнил. Только когда Наполеон сказал, что барон заслуживает быть расстрелянным как изменник, тот, по словам Коленкура, «выпрямился во весь рост, гордо поднял голову и, пристально глядя на императора и на тех, кто стоял поближе к нему, ответил, возвышая голос: «Как вам будет угодно, государь, но ни в коем случае не в качестве изменника». В любом случае сцена была героическая.

Французы при этом сочувствовали пленнику: «Все были как на иголках. Мы смотрели друг на друга, и каждый мог прочесть по глазам своего соседа, что он удручен этой неприятнейшей сценой между государем и пленным офицером», – пишет Коленкур. Примечательно, что он и Бертье отправились потом уговаривать Мюрата, чтобы тот отговорил Наполеона от казни пленника! Они даже затеяли целое расследование: «Мы уже истребовали от Винцингероде сведения о его семье и точные данные о том, когда именно он покинул Германию, и, когда мы возвращались, князь Невшательский уже нашел случай объяснить императору, что Винцингероде не был его подданным», – пишет Коленкур. К тому же Наполеон, поостыв, и сам уже искал повода простить несчастного (в те времена старались не совершать зла без особой необходимости, да и при таковой делали зло без энтузиазма). В конце концов Нарышкина и Винцингероде отправили с конвоем во Францию, и за Борисовым их освободили партизаны Чернышева, о чем Коленкур пишет даже с радостью: не пропало доброе дело!