Сельма Лагерлёф - Морбакка

С того дня кошки со скотного двора начали странным образом пропадать. Не вдруг и не быстро, а исподволь. Бритта Ламберт вроде бы примечала, что кошки, которых она особенно ценила, одна за другой куда-то исчезают и больше не появляются, но полной уверенности у нее не было, ведь все кошки были одной масти, в полоску. Она пробовала пересчитать их, когда они приходили полакомиться молоком, однако ж и это оказалось непросто. Во-первых, они толпой суетились вокруг миски с молоком, а во-вторых, в скотном дворе царила чуть ли не кромешная тьма.

Бритта пожаловалась на напасть старой экономке и молодой хозяйке.

— Боязно мне, что коли настанет конец рыжим кошкам, то настанет и конец благополучию на скотном дворе, понятно? — сказала она. — Ничего хорошего в хозяйстве не жди, коли платишь неблагодарностью тем, кто завсегда нам пособлял.

И г‑жа Лагерлёф, и экономка уверяли, что никаких козней против ее кошек не строили. И скоро они, все семнадцать, наверняка снова будут при ней.

Однако Бритта Ламберт продолжала примечать, что число кошек убывает. Она подозревала то одного, то другого, но ни один вины за собою не признавал. Единственный, о ком она даже и подумать не могла, что он ополчился против ее кошек, был поручик. Она твердо верила, что старая хозяйка такому его не учила.

— Худо, барин, ох худо, — говорила она всякий раз, когда он заходил на скотный двор. — Пропадают мои кошечки. Оченно я печалуюсь.

— А по-моему, они все так же шныряют под ногами, — отвечал поручик.

— Всего тринадцать осталось, — вздыхала скотница. — Не хотелось бы мне быть на месте того, кто это учиняет. А хуже всего, что обернется это супротив усадьбы, вот помяните мое слово.

Что ж, поручик Лагерлёф был в ту пору молод, полон сил, с увлечением занимался земледелием и строил большие планы насчет Морбакки. Усадьба большими размерами не отличалась, зато он точно знал, почва здесь добрая, поля сплошь ровные да просторные, без камней. Уж он позаботится, чтобы усадьба его стала одной из лучших в озерной долине.

Денег хватало, тесть-то его, фабрикант Вальрот из Филипстада, был человек состоятельный. Очень он одобрял, что зять такой дельный и предприимчивый, а потому оказывал ему всяческую поддержку.

Поручик, стало быть, начал переводить усадьбу на севооборот. Прокладывал саженной глубины канавы, сеял на пастбищах клевер и тимофеевку, чтобы росли там не только полевые цветы. Приобрел молотилку, так что больше не приходилось всю зиму торчать на гумне с цепом. Вдобавок закупил в несских поместьях крупных коров, запретил выпускать коров в лес и с весны до осени перебиваться там впроголодь, велел пасти на лугах.

Чего только не придумывал, лишь бы поднять усадьбу! Вел долгие переговоры с крестьянами на западной стороне долины, хотел прикупить у них земли, расширить свои владения. Строил, заботился о работниках, чтобы имели они приличное жилье с сараями да участками и могли держать корову и свиней.

И трудился он не напрасно. За считанные годы усадьба вернула все, что он в нее вложил. Вскоре он не знал, куда на зиму девать сено. Посадивши горох, снимал двадцать бочек взамен одной посаженной, а когда сеял репу, урожай был сущая благодать — в усадьбе не хватало рабочих рук, чтобы его убрать, приходилось звать соседей с телегами и лошадьми: мол, приезжайте в Морбакку, увозите, сколько сможете собрать.

Одно очень ему мешало во всех этих улучшениях: речушка Эмтан, которая змеилась, образуя петли и красивые заводи, по дну долины, где располагались его земли. Обыкновенно она была не больше лесного ручья, но как только случался ливень, выходила из берегов и превращала его клеверные луга и овсы в блестящие озерки.

Не мог поручик успокоиться, пока не совладает с речкой. И вырыл он для нее на своих землях новое русло, глубокое и прямое. Правда, радовался недолго. Крестьяне, владевшие землями пониже Морбакки, оставили русло прежним, извилистым и мелким, вода там почти не двигалась, и едва лишь случился сильный ливень, речка сызнова вышла из берегов — и у них, и у поручика.

С таким положением вещей поручик примириться не мог. Какой смысл трудиться на земле, коли Эмтан в любую минуту может смыть и загородки его для сушки сена, и бабки ржаных снопов? Никак он не сумеет вести свое хозяйство так, как хочет, пока не найдет на речку управу.

Поговорил с соседями, и они как будто бы не возражали углубить как следует речное русло. Призвали землемера, тот изготовил карту, составил смету расходов, а когда подготовка была закончена, всех, имевших касательство к этому делу, пригласили в приходский дом для окончательного решения.

Прежде чем до этого дошло, пришлось преодолеть немало препятствий и сомнений, и тем утром, когда поручик собрался на означенную встречу, он был вполне доволен, так как полагал, что самое трудное осталось позади.

Он уже хотел было сесть в двуколку, как вдруг увидал на сиденье одну из рыжих скотницыных кошек, которая пристально смотрела на него.

Ну, вообще-то ничего удивительного тут нет, ведь все кошки со скотного двора обожали кататься. Бритта Ламберт катала их в тачке, как говорится, с младых когтей, в результате рыжие кошки любили кататься не меньше, чем малолетние дети, и сами запрыгивали хоть в телегу, хоть в тачку. Однако не имели привычки забираться в господский экипаж.

— Ты что же, со мной на встречу собралась? — сказал поручик кошке и прогнал ее из двуколки. Кошка соблаговолила уйти, но сперва бросила на поручика взгляд, исполненный такого недоброго лукавства, что ему прямо-таки стало не по себе.

Прежде чем выехать на большак, надобно было миновать трое ворот, и в то утро на каждом столбе ворот сидели скотницыны полосатые рыжие кошки. Опять же и тут удивляться особо нечему, кошки любят сидеть на столбах ворот, нежиться на солнышке и наблюдать за происходящим вокруг. Но поручику поневоле почудилось, будто все кошки в этот день выглядели как-то по-особенному. Смотрели на него лукаво и язвительно, будто загодя знали, как все обернется с этой поездкой. Он готов был поверить, что Бритта Ламберт права: это мелкие тролли да гномы прикидываются кошками.

Повстречать этакую уйму кошек в начале поездки не назовешь добрым знаком, однако поручик, как его учила маменька, трижды сплюнул через плечо перед каждой кошкой и, продолжая путь, больше о них не думал. Размышлял о плане обуздания речушки и прикидывал, как бы изложить дело четко, ясно и убедительно.

Но, войдя в приходский дом, он невольно вспомнил о кошках. Потому что в лицо пахнуло осторожностью и опаской. Крестьяне сидели с неподвижными, словно бы замкнутыми физиономиями.

Поручик заподозрил, что они пожалели о своем согласии, и действительно, так и оказалось. Все его предложения были отвергнуты.