Юрий Чудодеев - В небе Китая. 1937–1940. Воспоминания советских летчиков-добровольцев.

С прибытием катера работы возобновились. Самолет подняли, выпустили шасси и выкатили из ям. Надо было доставить. самолет к берегу и погрузить его на баржу. Но эта операция оказалась куда сложнее. Грунт был глинистый и после дождей вязкий. Самолет перемещался только по настилу вручную. С большим трудом удалось найти несколько досок и закатить на них самолет. Стоило ему сойти с доски, как колесо погружалось в вязкую глину. И начинался новый подъем самолета и установка его на доски. Нам помогали несколько десятков местных жителей. Остановки были частыми. Толпа то стояла в бездействии, то вдруг оглашала окрестности дружным криком и проявляла та кое усердие, что самолет не только трогался с места, но и не медленно сказывался с досок, увязая в глине в который раз. Преодолениe 400 м заняло почти целый день. Погрузка и крепление самолета обошлись без происшествий.

До Ханькоу плыли ночью. Самолет разгрузили, вручную через весь город доставили на ипподром, расположенный вблизи аэродрома, и установили в ангар, специально для этого сделанный из циновок. Вскоре самолет был отремонтирован.

На аэродроме Ханькоу базировалась девятка американских самолетов «Вулти» — подобие двухместного одномоторного штурмовика или бомбардировщика. Американцы с самолетами явились задолго до нас. Однако они не проявляли желания летать на боевые задания. Штурманами у них были китайцы.

Лишь спустя много времени, очевидно, под впечатлением наших успешных действий в небе Китая американцы наконец отважились на вылет. Однажды утром они подвесили бомбы, взлетели, построились и дружно, красивым строем ушли на задание. На этот раз они должны были бомбить японские войска.

Возвращение было не столь эффектным. Выходили на аэродром и садились по одному с разными промежутками времени. В нашем присутствии из одного самолета вытащили раненого штурмана-китайца. Впоследствии выяснилось, что их обстреляли китайские войска — американцы по ошибке сбросили бомбы на их позиции.

После этого боевые вылеты американцев надолго прекратились, хотя их полеты продолжались почти каждый день. Они совершались в зоне аэродрома, и об их назначении можно было только гадать. Не обходилось и без происшествий. Часто подводила тормозная система. На посадке одна «нога» намертво затормаживалась, самолет резко разворачивался, падал на крыло, а то и врезался в самолеты, стоявшие недалеко от взлетно-посадочной полосы.

Кроме девятки «Вулти» на аэродроме имелись два самолета «Мартен», чем-то похожие на СБ. Они собирались в легких ангарах, сделанных из циновок. Сборка самолетов затянулась надолго. Когда самолеты были наконец собраны, начался их облет. Работа подвигалась медленно. После каждого взлета-посадки самолет заруливался обратно в ангар и работы на нем продолжались. Потом стали взлетать с цементными учебными бомбами, сбрасывая их недалеко от аэродрома. Началось измерение длины взлетно-посадочной полосы. Изо дня в день на приборе легкового автомобиля, мчавшегося на большой скорости, отмечалась длина полосы. Создавалась видимость каких-то исследований, хотя длина была давным-давно известна каждому.

Наконец начались взлеты с бомбой калибра около 500 кг. Все попытки оказывались неудачными. Самолет делал разбег, но не обходимую для взлета скорость набрать не мог. И тогда на каком-то участке разбега бомба отцеплялась и падала на полосу перед самолетом. Это позволяло «Мартену» набрать скорость и взлететь, каким-то чудом не зацепившись за бомбу. Такие трюки проделывались довольно долго.

Однажды вечером американцы подвесили фугасную бомбу в 500 кг, чтобы утром пойти на задание. Но им не повезло. Уже в поздние сумерки, когда аэродром почти опустел, была объявлена тревога. Японцы совершили налет на аэродром, сбросив на него много бомб. Одна из них попала в «Мартен». От него ничего не осталось. Наши говорили: «Скончался Мартын с балалайкой».

«Мартены» так и не совершили ни одного боевого вылета. А ведь на них возлагали определенные надежды. Американцы вокруг «Мартена» поднимали невероятную шумиху. Особенно в этом преуспевал единственный среди них летчик, безукоризнен но владевший русским языком. Иногда этот «русский американец» подходил к нам и затевал ничего не значащий разговор. Это был долговязый человек с неприятными манерами. Держался высокомерно. Нас его чванство как-то не задевало. Всегда с достоинством давали ему почувствовать нашу самостоятельность и полную независимость.

Запомнился еще один эпизод. Однажды на аэродроме произвел посадку одиночный трехмоторный самолет с американским экипажем. Видимо, это был транспортный или почтовый самолет. Экипаж заночевал в одном из злачных мест. Настало утро, а летчики все не объявлялись. В это время объявили тревогу. Наши самолеты по тревоге ушли в зону, а прилетевший самолет про должал стоять в одиночестве. Пришел механик, запустил моторы, надеясь на то, что летчик вот-вот появится и выведет самолет из-под удара. Никто не пришел. Самолет долго стоял с крутящимися винтами. На подходе к аэродрому показались японские самолеты. И в это время прямо со стоянки самолет пошел на взлет. Взлетал он трудно, направление разбега не выдерживал. И только он успел оторваться от земли, как на аэродром посыпались бомбы. Японцам удалось поджечь какой-то неисправный китайский самолет, испортить воронками летное поле. Этим дело и кончилось. Японцы ушли. Наши самолеты стали возвращаться из зоны. Американский не вернулся.

Оказалось, что, не дождавшись летчика, взлетел механик. Увел самолет в зону. Но с длительным управлением не справился. Произвел вынужденную посадку, повредив самолет. Потек бензин. А вокруг толпа любопытных, многие курили. Бензин вспыхнул, и самолет сгорел. Механика доставили на аэродром на следующие сутки.

Товарищи по оружию

Представьте себе симпатичного, высокого молодого человека со спортивной фигурой и лицом, постоянно озаряемым оптимистической улыбкой. К тому же природа наделила его прекрасной белокурой шевелюрой, спадающей на лоб именно в тот момент, когда это требовалось ее владельцу. Именно таким и был воентехник 2-го ранга Иван Степанович Кытманов. Нет, тогда никто еще не называл его Иваном Степановичем и даже просто Иваном. Для всех нас он был Ваней и даже Ванечкой, на что он охотно отзывался.

Он был скромным, общительным, безотказным. Казалось, он живет исключительно для того, чтобы бескорыстно помогать тем, кто нуждается. Друзей он любил. Он нес людям добро, ему платили сторицей. Иван был душой всего нашего коллектива. К тому же он был моложе нас, но человеком семейным и ожидал первого наследника. Все это еще больше возвышало его в наших глазах — солидный, серьезный человек!