Феликс Арский - Перикл

Так писал около 425 года до н. э. неизвестный автор трактата «Государственное устройство афинян», не скрывавший неприязни к демократическим Афинам. Но и ему уже было ясно, что знать демократических полисов ходом истории неизбежно превращалась в «пятую колонну», ожидая малейших осложнений или беспорядков, чтобы произвести олигархический переворот и принять сторону спартанцев. Так же как демократы, аристократы чувствовали себя единым целым. Патриотические интересы отступали перед классовыми, как сказали бы сегодня. Автор трактата красноречиво признается:

«Если бы афиняне жили на острове, они освободились бы от опасности, что когда-нибудь их государство предаст кучка людей, что когда-нибудь будут открыты ворота и ворвутся враги… Ведь теперь, если бы подняли восстание, то восстали в расчете на врагов, которые могут прийти на помощь по суше».

Во времена демократа Фемистокла и аристократа Кимона общие интересы обеих партий во внешней политике совпадали. Военные успехи должны были не только обезопасить Афины, но и улучшить материальное положение демоса. Но после 20-летних войн число обедневших граждан возросло. И они требовали, чтобы государство — ИХ государство — позаботилось о них. Если демократия предоставила всем свободным равные права, пусть она обеспечит и достойное существование! Эфиальт вовремя понял претензии демоса и попытался их удовлетворить. Но не успел.

Его убили в собственном доме.

Трудно представить более бессмысленное преступление. К чему могло оно привести? К испугу и отказу от дальнейших реформ? Единичное убийство вряд ли устрашило бы народ, едва почувствовавший вкус власти. Чтобы обезглавить демократическую партию, следовало еще устранить Перикла и его сторонников. К такому планомерному террору аристократия не была готова. Кровь Эфиальта освятила его политику и вызвала лишь негодование против злоумышленников, покушающихся на вождей демоса.

Быть может, хотели скомпрометировать Перикла? Недаром по городу поползли слухи, будто он сам, завидуя популярности своего единомышленника, столь коварно расправился с ним. Но в эту клевету мало кто верил.

Итак, Перикл остался один. Один во главе партии. Один наедине с соперниками. Человек, боявшийся народа, сделался его руководителем.

«В молодости Перикл очень боялся народа: собою он казался похожим на тирана Писистрата. А так как он владел богатством, происходил из знатного рода, имел влиятельных друзей, то он опасался остракизма и потому не занимался общественными делами, но в походах был храбр и искал опасностей. Когда же Аристид умер, Фемистокл был в изгнании, а Кимона походы удерживали большей частью вне Эллады, тогда Перикл с жаром принялся за политическую деятельность. Он стал на сторону демократии и бедных, а не на сторону богатых и аристократов — вопреки своим природным наклонностям, совершенно не демократическим. По-видимому, он боялся, как бы его не заподозрили в стремлении к тирании, а кроме того, видел, что Кимон стоит на стороне аристократов и чрезвычайно любим ими. Поэтому он и заручился расположением народа, чтобы обеспечить себе безопасность и приобрести силу для борьбы с Кимоном» ( Плутарх ).

Расположение народа! Его надо было покупать ежедневно, уступая, заискивая, доказывая свою преданность. Перикл завидовал Аристиду, ни в чем не изменявшему себе и всегда остававшемуся самим собой. Он восхищался Фемистоклом, темперамент и решительность которого покоряли демос, заставляя забывать о нуждах и страхах, казавшихся ничтожными. Но это были великие государственные мужи. А он? Всего лишь начинающий 35-летний политик, хоть и признанный народным вождем (демагогом), но еще не добившийся ни власти, ни славы! Надо спешить. Но торопливость не по душе осторожному Периклу! Он не рвется на ораторскую трибуну, чтобы потрясать воображение фантастическими планами. Он не фамильярничает с толпой и не веселит ее скабрезными шутками. Он вовсе не пытается изобразить себя простаком или бесшабашным кутилой, как это делал Кимон, окружавший себя преданными собутыльниками, повсюду трезвонившими о неслыханной доброте и щедрости своего патрона.

Перикл сжимается подобно пружине. Он словно отгораживается от всего постороннего, мелкого, второстепенного. Он посвящает себя служению единственному богу, и бог этот — Афинское государство. Не партия демократов, идущая за ним, не народ, завороженный его речами, а все отечество!

Меняется образ жизни. Отныне Перикла не видят на улицах города беседующим с друзьями. Он знает лишь одну дорогу — на агору и на Пникс. Он отказывается от пирушек, званых обедов. Его редко видят улыбающимся — он молчалив и сосредоточен. Иногда он появляется на трибуне — не слишком часто, чтобы народ не пресытился им. Он говорит спокойно, уверенно, и в каждой его фразе неумолимая логика и сила. Готовясь к выступлению, он молит богов, чтобы у него против воли не вырвалось ни одного слова, не относящегося к делу. Фукидид называет Перикла «первым гражданином в Афинах, всех превосходившим даром слова и действия».

Перикл не забыл уроков Зенона, обучавшего искусству спора, и Анаксагора, «вдохнувшего в него величественный образ мыслей, возвышавший его над уровнем обыкновенного вождя народа» ( Плутарх ). «Бог один… Без труда, одной силой своего разума он приводит в движение весь мир», — утверждал Зенон. «Мир возник из хаоса, — проповедовал Анаксагор, — разум организовал его и управляет им». Благодаря Анаксагору «Перикл не только усвоил высокий образ мыслей и возвышенность речи, свободную от плоского фиглярства, но и серьезное выражение лица, недоступное смеху, спокойную походку, скромность в манере носить одежду, ровный голос. Подобные свойства производили на всех удивительно сильное впечатление» ( Плутарх ). «Высоту мысли и способность творить нечто совершенное во всех отношениях он извлек из учения Анаксагора и присоединил к своим природным дарованиям, заимствуя все полезное для искусства слова» ( Платон ).

Перикл не говорит пока ничего нового и необычного. Да, он будет продолжать дело своего предшественника. Конечно, нельзя допустить, чтобы аристократы подняли голову. Разумеется, он станет беречь единство Делосского морского союза и не позволит никому выходить из него. Пусть никто не сомневается в его решимости освободить моря от персидских кораблей и навсегда покончить с варварской угрозой.

Хотя непосредственно персы уже давно не угрожали Афинам, Перикл решил продолжать наступательные действия. После смерти Ксеркса в 465 году престол перешел к его сыну Артаксерксу, утвердившемуся у власти после длительной борьбы. Едва он покончил с внутренними смутами, как вспыхнуло восстание в Египте. Ливиец Инар, возглавивший восстание и прогнавший персидские отряды из Нижнего Египта, обратился за помощью к Афинам. И вот уже в 460 году 200 триер движутся от Кипра к дельте Нила, очищают ее от вражеских кораблей и осаждают крепость Мемфиса.