Джузеппе Гарибальди - Джузеппе Гарибальди. Мемуары

Интересны отклики на гарибальдийское движение И. С. Тургенева. По поводу похода Гарибальди в 1862 г. Тургенев писал Герцену, что он «с невольным трепетом» следит «за каждым движением этого последнего из героев» и что у него «душа замирает» при мысли о том, что восторжествует реакция. Тургенев был глубоко огорчен, узнав о неудаче похода, и написал А. А. Фету, что услышав об этом, он «не мог более писать» [524].

Безуспешность похода 1862 г. больше всех огорчила русских революционных демократов, а пленение Гарибальди вызвало их негодование. Писатель-демократ Д. И. Писарев, с гневом отмечал:

«Гарибальди сначала подстрелили при Аспромонте, а затем вылечили и простили» [525]. Писатель указывал, что «амнистия» Гарибальди после его ранения «смешна до последней степени» [526].

В своей статье «Мыслящий пролетариат» Писарев ставил Гарибальди в один ряд с социалистом-утопистом Робертом Оуэном и указывал, что народы мира в течение веков будут с любовью вспоминать их имена [527]. С большим воодушевлением Писарев говорил о патриотизме героя, о его подвигах: «Гарибальди любит Италию сильнее, чем какой-нибудь другой итальянец, и наверное теперь старик Гарибальди, износивший свою жизнь в трудах и в изгнании, раненый при Аспромонте итальянской пулей, любит свою Италию еще сильнее, чем мог любить ее лет тридцать тому назад пламенный юноша Гарибальди; тогда он любил в ней только родину; теперь он, кроме родины, любит в ней все свои подвиги, все свои страдания, всю блестящую вереницу своих чистых воспоминаний» [528].

Русские революционные демократы, боровшиеся за новый общественный строй, за установление социальной справедливости и общества без войн, отметили самое существенное в деятельности Гарибальди, в его политике. Так, Д. И. Писарев подчеркивал, что «все дело в том, что подвиги Гарибальди клонятся к истреблению войны» [529].

Характерен следующий факт, показывающий отношение русского общества к Гарибальди. Когда встал вопрос о поездке Н. И. Пирогова к Гарибальди для его лечения, то оказалось, что у Пирогова для этого недоставало денег. Тогда его ученики устроили подписку, по которой собрали тысячу франков для поездки хирурга. Н. И. Пирогов, вылечивший народного героя Италии, снискал горячую признательность прогрессивной молодежи России. Один из его учеников писал по этому поводу:

«Все русские были в восторге от Пирогова, ибо к этому примешивалось кое-что политическое» [530]. Не удивительно, что царское правительство после того усомнилось в «политической благонадежности» великого хирурга [531].

Популярность Гарибальди в России была настолько велика, что она вызывала беспокойство в правящих кругах. Цензура запрещала печатать не только брошюры и книги о Гарибальди, но и его портреты. В 1860 г. один цензор в своем заключении на анонимную рукопись о Гарибальди писал, что эта брошюра может вызвать «возбуждающие чувства у народонаселения» [532].

Шеф жандармов, генерал-адъютант князь В. А. Долгоруков, в январе 1861 г. прочитав в газете «Санкт-Петербургские ведомости» о том, что в книжных магазинах Петербурга самым большим спросом пользуются портреты Гарибальди, не замедлил выписать это сообщение и препроводить его в Цензурное управление. Этого было достаточно, чтобы на цензора, отвечающего за газету, наложить взыскание [533].

В менее значительных, чем поход «Тысячи», кампаниях Гарибальди 1860-х годов также принимали то или иное участие русские люди. Правда, во время этих походов находились и такие, которые, по образному выражению нашего великого сатирика Салтыкова-Щедрина, хотели только «потереться» вокруг Гарибальди [534]. Это были состоятельные туристы, художники и другие лица, случайно оказавшиеся в Италии и поспешившие в штаб Гарибальди лишь для того, чтобы «посмотреть на него» или получить его автограф. Многие из них хвастали затем автографом героя и распространяли всякие небылицы о нем в периодической печати. Этих охотников за сенсациями Щедрин метко называл «гулящими людьми».

Иные же действительно принимали хоть и кратковременное, но весьма активное участие в гарибальдийском движении. К ним, например, относится известный ученый-палеонтолог, участник революционного движения в России В. О. Ковалевский, который состоял в отряде Гарибальди, наносившем ошеломляющие удары по австрийской армии [535]. Корреспонденции В. О. Ковалевского о сражениях гарибальдийцев, где он подвергал резкой критике политику итальянских либералов, печатались в «Санкт-Петербургских ведомостях» [536].

Походы Гарибальди привлекали к себе внимание и такого выдающегося революционного деятеля, каким являлся Г. А. Лопатин — один из первых социалистов в России, впоследствии член Генерального Совета I Интернационала, автор первого перевода «Капитала» Маркса на русский язык. Как-то в октябре 1867 г. Лопатин прочитал в газете, что Гарибальди бежал с Капреры для похода на Рим. Вечером того же дня Лопатин покинул Петербург и нелегально отправился за границу, чтобы встать в ряды Гарибальди. Он прибыл во Флоренцию 3 ноября, когда отряд Гарибальди потерпел поражение в битве при Ментане. Лопатину так и не пришлось участвовать в походах Гарибальди.

Ореолом славы среди русской интеллигенции 60-х годов окружена была известная писательница, редактор детских журналов А. Н. Толиверова-Якоби. Находясь в Риме во время последнего похода Гарибальди в Италии в 1867 г., она приняла активное участие в борьбе римских гарибальдийцев. А. Н. Толиверова с глубоким волнением следила за каждым сражением и регулярно вела дневник событий. Она прославилась выполнением важного задания Гарибальди. Тогда в Риме очень опасно было высказывать открыто свое сочувствие гарибальдийскому движению, особенно для русского. Панские власти питали ненависть к освободительному движению 60-х годов в России и всячески преследовали русских: им запрещалось говорить на родном языке на улицах и в общественных местах, запрещалось богослужение в русских церквах. Но отважная «шестидесятница» не испугалась папского террора и рисковала своей жизнью ради торжества революционного дела. Она собирала для раненых гарибальдийцев продовольствие, одежду и деньги, а затем посвятила себя уходу за ранеными пленными гарибальдийцами, хотя ей с трудом удалось получить разрешение военного министра поступить на работу в один из военных госпиталей в качестве сестры милосердия [537].