Мария Романова - Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины Николая II. 1890–1918

Путятин знал командира того полка, к которому принадлежали часовые. Не зная, что делать дальше, мы пошли в казармы. Это было небезопасно, так как если бы солдаты узнали меня, то могли бы быть неприятности, но тогда мы об этом не думали. Даже там мы узнали немногое. Командир полка мог нам сказать только, что пока моего отца и его семью еще не увезли; по приказу Керенского они находятся под арестом в своем доме.

Я была несколько успокоена, узнав, что отец все еще находится в своем доме. Но положение было, тем не менее, угрожающим. До сих пор нас никто не трогал; в общей суматохе мы избежали пристального внимания. Теперь, когда из-за ареста отца и всей семьи мы оказались в фокусе общественного внимания, было вероятно, что последствия могут быть самыми серьезными.

И все же я надеялась. Недоразумения в это время происходили постоянно. Далеко не редко эти аресты были несанкционированными. Когда мы ехали назад в Петроград, я решила предпринять отчаянный шаг и обратиться напрямую к правительству. Я позвонила в Зимний дворец, где проводило свои заседания новое правительство. К телефону подошел член кабинета М.И. Терещенко; я поговорила с ним. Его тон был доброжелательным. Он сказал, что приедет навестить меня, как только сможет. Вскоре после этого он уже входил в мою гостиную. Это была первая встреча с человеком, принимающим активное участие в работе нового режима. Едва ли я знала, каким я ожидала его увидеть, но была сильно удивлена, как я помню, его безупречной внешностью и манерами. Он слушал меня с большим вниманием и пообещал выяснить причину ареста, а также сделать все возможное, чтобы этот приказ был отменен.

Несмотря на его благожелательность и все обещания, я больше никогда не слышала о нем. Расстроенная, растерянная, не зная о том, что Временное правительство доживает свои последние дни и что сам Керенский был малозначащей фигурой в глазах Совета, я почти наугад кинулась в другом направлении.

Прежде всего я решила повидать отца. Первым шагом было получить разрешение. Несколько преданных друзей взялись помочь мне, и после долгих часов ожидания в различных штабах разрешение было получено. Выписанное для гражданки Романовой, оно давало мне право на получасовую беседу с бывшим великим князем Павлом Романовым в присутствии офицера охраны.

Вооруженная этой бумагой, я поехала в Царское Село. Путятин поехал со мной. У ворот нашего заднего двора – по всей видимости, это был пропускной пункт – я показала свой пропуск офицеру охраны, которого позвали солдаты. Молодой офицер прочитал бумагу, молча посмотрел на меня и сделал знак солдатам открыть ворота.

Путятин остался на улице. Я последовала за офицером, который вел меня по хорошо знакомому пути. Мы пересекли двор и, повернув за угол дома, подошли к веранде. Я услышала голоса. В нескольких шагах спиной ко мне стоял мой отец и разговаривал с девочками. Рядом лицом ко мне стоял солдат с винтовкой. Немного дальше гуляла моя мачеха с Володей. Я не могла говорить. Володя первым увидел меня.

– Мариша! – закричал он и подбежал ко мне.

Все обернулись, и на лице моего отца была такая радость, которая вознаградила бы меня за любую муку.

Мы вошли в дом по-прежнему в сопровождении офицера. В столовую подали чай. Это было уже не то чаепитие, которые у нас бывали когда-то. Теперь не было ни пирожных, ни вкусных булочек, ни масла. Хлеб, который мы ели, был ржаной, а для чая не было сливок. Но радостная атмосфера, как мне показалось в состоянии волнения, была та же, что и раньше.

Офицер сел с нами за стол. Мачеха предложила ему чашку чая. Он поставил ее перед собой и начал с явным смущением помешивать чай ложечкой, очевидно пытаясь не слушать наш разговор. Посидев так некоторое время в молчании, не зная, куда девать глаза, он внезапно вскочил и выбежал из комнаты.

Я пробыла почти час. Закончив пить чай, мы пошли в гостиную. Туда офицер пришел за мной, чтобы сопроводить на улицу. Благодаря его доброжелательному отношению у нас была возможность обсудить положение. Было решено, что я постараюсь повидаться с Керенским и получить от него отмену ареста. До моего бракосочетания оставалось всего несколько дней, и мы хотели в этот день быть все вместе.

После неоднократных затруднений и многочисленных попыток установить контакт мне сказали, что Керенский может принять меня только поздно вечером, около одиннадцати часов.

Я взяла извозчика и поехала в Зимний дворец. У входа меня ожидал молоденький адъютант. Я поднялась вместе с ним по широкой каменной лестнице, которая выглядела непривычно голой – ковровая дорожка была содрана. На каждой ступени нам приходилось уступать дорогу группам оборванных солдат, которые беспрестанно ходили вверх и вниз.

Мы дошли до комнат императора Александра III. В бальной зале, через которую я проходила, собрались люди, очень много людей, но я, казалось, двигалась как во сне, и лица расплывались. Я заметила только, что при моем появлении в зале все разговоры стихли.

Провожатый подвел меня к высоким дверям из красного дерева. Там мы остановились. Он вошел один, чтобы объявить о моем приходе, и через мгновение открыл дверь, сделал мне знак войти, повернулся и ушел.

Я стояла перед Керенским. Несмотря на волнение, я внимательно смотрела на него и теперь помню каждую деталь его внешности. Он был среднего роста, с лицом, расширяющимся к скулам, и большим узким ртом; его волосы были подстрижены ежиком. На нем были надеты бриджи для верховой езды, сапоги и темно-коричневый френч военного покроя без погон. Левую руку он держал несколько неестественно между пуговицами френча, подобно Наполеону, в то время как правую протягивал мне. Поздоровавшись, он указал мне на кресло, стоящее рядом с массивным столом из красного дерева.

Он тоже сел за стол и, откинувшись назад, стал барабанить пальцами правой руки по бумагам. Углы большого кабинета Александра III были погружены во тьму, только несколько ламп освещало центр комнаты и стол. В комнате чувствовалась сырость и запах плесени, так как она долгое время была закрыта и не проветривалась.

– Вы хотели меня видеть. Чем я могу быть вам полезен? – спросил он, равнодушно глядя на меня. Он прекрасно знал, почему я пришла.

– Александр Федорович, – нервно начала я, чувствуя, что мой голос звучит не так, как надо, – по неизвестным нам причинам был арестован мой отец и его семья…

– Однако же вы его дочь и на свободе, – прервал он меня, криво улыбаясь. – Причина есть. Ваша мачеха и ее сын неуважительно отзывались о Временном правительстве.

Это было правдой. За три недели до ареста Володя анонимно написал сатирические стихи о самом Керенском. Его имя не упоминалось, но картина была нарисована так точно, что все его узнали. И эти стихи моя мачеха сама легкомысленно распространяла повсюду; говорили даже, что кто-то положил их экземпляр на стол Керенского в Зимнем дворце.