Борис Александровский - Из пережитого в чужих краях. Воспоминания и думы бывшего эмигранта

Потом — все та же грустная история: отступление, разгром, эвакуация, галлиполийский лагерь… Он потерял ее из виду.

Церковный двор вновь скрестил их пути, но былого не вернуть. Он отворачивается и, низко опустив голову, быстрыми шагами выходит на улицу.

Во всех местах русского рассеяния это было место встреч, иногда обусловленных, иногда неожиданных. Здесь вспоминали минувшее и проливали слезы о нем; жадно хватали всякий слух и новость, дававшие надежду на лучшее будущее; завязывали знакомства, ссорились, бранились, ревновали. Здесь часто сталкивались люди, считавшие друг друга давным-давно умершими; затевались горячие политические дискуссии; обсуждались подробные планы грядущих «весенних походов»; сыпались проклятия всему миру за то, что он «позволил большевизму утвердиться в России…».

А после всего этого присутствующие шли в одиночку или скопом в расположенную рядом «обжорку», где, пропуская рюмку за рюмкой «несравненную рябиновую Петра Смирнова» и закусывая соленым огурцом, топили в ней свое горе и тяготу беспросветной эмигрантской жизни.

Так было в Константинополе, Софии, Белграде, Хельсинках, Харбине, Шанхае, Берлине, Париже, Буэнос-Айресе…

Многое могли бы рассказать каменные плиты двора русской церкви на улице Дарю. Через него прошли сотни тысяч посетителей. Отсюда выносили десятки тысяч гробов. Происходили разъезды после великосветских свадеб.

В пасхальную ночь заполнявшая до отказа всю площадку церковного двора тысячная толпа переплескивалась за ограду на прилегающую часть улицы, а жадные до «русской экзотики» иностранные туристы смотрели на диковинный для них крестный ход с балконов окружающих домов, предприимчивые квартиранты которых сдавали их по часам в наем за солидную плату.

Внутри кафедральный собор на улице Дарю поражал своим великолепием и богатством. Его стены украшали грандиозные по размерам панно на религиозные темы кисти основателя Саратовского художественного музея художника Боголюбова, жившего во Франции в те годы прошлого века, когда создавался храм.

В противоположность ему единственная в Париже церковь, подчинявшаяся юрисдикции Московской патриархии, выделялась своими скромными размерами и была больше похожа на катакомбы эпохи раннего христианства, чем на храм в обычном смысле слова. Она находилась в самом сердце «русского Парижа» — в 15-м городском округе на улице Петель и занимала помещение бывшего подземного гаража. Но внутреннее ее убранство отличалось большим художественным вкусом.

Пел в ней хор под управлением Родионова, состоявший из оперных артистов и квалифицированных концертных певцов. Ходить в эту церковь считалось в глазах так называемой «эмигрантской общественности» признаком «неблагонадежности», а ее духовенство и участники хора третировались ею как люди весьма «подозрительные», с «большевистским душком».

Таковы гримасы жизни «русского Парижа»…

Остальные парижские русские церкви устраивались в брошенных помещениях, сараях, особняках. Внутреннее убранство их было, как я сказал, довольно убогим, но посещались они эмигрантами усердна. Я уже упоминал, что в них пели хоры высоких достоинств. В «антониевской» церкви на бульваре Экзельманс долгие годы пел хор из певцов высокой квалификации под управлением большого знатока древнего русского песнопения Денисова. В одной из «евлогиевских» церквей 15-го округа на улице Лурмель выступал квартет Паторжинского (брата известного украинского певца).

В отделе хроники эмигрантских газет целые столбцы занимало расписание богослужений в церквах Парижа, Лиона, Ниццы, Бордо, Монтаржи и других мест русского рассеяния. Церковная жизнь была неотделимой частью общей жизни эмиграции.

В предыдущем изложении мне неоднократно приходилось упоминать о масонах и масонских ложах. Эта мировая организация, полуявная, полутайная, с разветвлениями во всех странах мира, вполне естественно, не прошла мимо «русского Парижа», сколь бы ни был ничтожен его удельный вес в окружающей жизни. Я не буду вдаваться в подробности истории масонства, возникшего в Западной Европе несколько веков назад и проникшего в Россию а XVIII веке, это вывело бы меня за рамки поставленной мною в настоящих воспоминаниях цели. Я буду говорить только об эпигонах масонства, о том, с чем мне довелось так или иначе соприкоснуться за годы эмиграции.

Для читателя, несомненно, интересно следующее: что представляет собою масонство в настоящее время и каковы цели этой организации?

Если вы спросите об этом любого масона, будь он рядовым членом «братства вольных каменщиков», как они себя называют, или относящимся к рангу так называемых «досточтимых», то он непременно ответит вам заученной наизусть фразой, которую слышит в своей «ложе» чуть ли не ежедневно: «Цель масонства — моральное совершенствование человечества путем морального совершенствования человеческого индивидуума».

Трудно понять что-либо в этой чепухе. Вы, конечно, продолжите вопросы и дальше: зачем же создавать специальную организацию для «морального совершенствования индивидуума»? Зачем окружать мистическим туманом пути этого «совершенствования»? Зачем скрывать от постороннего взора тайну, окутывающую структуру верховного масонского органа? Зачем разыгрывать фарс анекдотического построения «братьями вольными каменщиками» «Соломонова храма»? К чему эти символические фартуки, молотки, таинственные знаки, черепа, комедийный ритуал посвящения в масоны?

Чем дальше вы станете углублять вопросы, тем менее словоохотливым будет ваш собеседник. Кончится дело тем, что он наберет в рот воды и умолкнет, а перед тем как умолкнуть, честно вам признается, что в его положении масона невысокого «градуса» он должен руководствоваться золотым правилом грибоедовского Молчалина: — В мои лета не должно сметь свое суждение иметь…

Что же это за масонские «градусы»?

Этих «градусов», или ступеней, в масонской организации три десятка с лишним. Если провести параллель с военно-служебной лестницей, то в этих 30 с лишним «градусах» умещаются в последовательном порядке масонские рядовые, сержанты, офицеры, генералы, или, по масонской терминологии, «братья» низших ступеней, «братья» более высокого «градуса» — «достославные», «досточтимые» и т. д. «Видимых» ступеней — 33. Все они связаны беспрекословным повиновением нижестоящих «братьев» вышестоящим.

А кому подчиняется масонский «генералитет» самых высоких ступеней?

На этот вопрос вам не ответит ни один масон — ни рядовой, ни «досточтимый». А не ответит он потому, что это — масонская тайна. Здесь кончается явная часть масонской организации и начинается тайная, о которой в обширной литературе о масонстве не говорится ничего.