Иоганнес Гюнтер - Жизнь на восточном ветру. Между Петербургом и Мюнхеном

Прущенко выразил мнение, что планы мои относительно Пушкина весьма и весьма похвальны, но что, по его мнению, предпочтительнее было бы начать с К. Р.

Мой ангел-хранитель подмигнул мне, и я понял: с Пушкиным, конечно, можно послужить чести, но он мертв; великий князь Константин, напротив, полон жизни, и с ним можно спасти не только честь, но и карьеру. С великим князем Константином, по всей вероятности, можно было стать и министром. Министром народного просвещения. Действительным тайным советником. Его сиятельством. Звездой петербургского двора. Я заметил, что для такого дела необходимо было бы испросить разрешение Его Императорского Высочества.

Вы должны для начала испросить у него аудиенцию и посетить его. С этого нам следовало бы начать.

Он сказал — нам! Его превосходительство, камергер русского царя, был заметно взволнован. Он подошел размеренными шагами к окну, посмотрел на Дюну, потом снова сел, помешал ложечкой остывший чай, погладил бородку и наконец сказал, что я должен написать великому князю письмо.

Куда?

Вы ведь знаете, где он живет. Мраморный дворец. Его Императорское Высочество вам непременно вскоре ответит. Тогда и поговорим. Вы можете прийти ко мне в любое время. Я даже прошу вас об этом. И у вас, конечно, возникнут расходы. Прошу вас, располагайте пока этой суммой.

С этими словами он достал из нагрудного кармана пиджака бумажник, заглянул внутрь и, подумав, вручил мне две приятно хрустящие ассигнации.

Написать расписку, ваше превосходительство?

Он лишь покачал головой, почти незаметно, но решительно. Я сунул деньги в карман, не взглянув на них. Он поднялся. Снова знакомое уже прикосновение руки.

Желаю счастья. До свидания.

Голова у меня горела. Алексей проводил меня в туалет и с необыкновенной вежливостью приоткрыл туда дверь. Оставшись один, я достал ассигнации.

И не поверил своим глазам. Может, куратор ошибся? То были две пятисотрублевые купюры, тысяча рублей. Может, вернуться и сказать ему об этом?

Но я ведь помнил, как неторопливо и тщательно доставал он купюры из бумажника. Это не могло быть ошибкой. То была первая манифестация истинного тщеславия. Настоящая орхидея из волшебного сада, в который приоткрылись ворота.

Когда я вышел из туалета, Алексей спросил, нужны ли мне дрожки. Разумеется, мне нужны дрожки. Поскольку дальнейшее было ниже его достоинства, Алексей препоручил меня Василию. Тот проводил меня на улицу и свистом подозвал кучера.

Я пробыл у куратора два часа. Было около часа. Жизнь моя обрела вдруг новую колею. Старые рижские улицы, узкие, темные, загроможденные, с любопытством взирали на меня.

Quo vadis [5] Камо грядеши (лат.). Здесь: куда ты катишься. , яблочко?

Чей это смех? Да это я сам вдруг рассмеялся в пролетке. Мы, стало быть, одно и то же имели в виду, умный камергер и я.

Кучер обернулся ко мне:

Что вы говорите, сударь?

Почему он так странно осклабился? Или это вовсе не кучер, а кто-то другой восседает на козлах? Сама судьба, вмешавшаяся наконец, чтобы вывести заплутавшего бедолагу на его дорогу?

Вряд ли еще когда-нибудь по улицам старой Риги проезжал человек в таком же смятении, такой же пьяный, хотя ничего не пил. Однако в конце концов мы все же попали на Тукумский вокзал.

Мне нужно было готовиться к курсам. Нужно было сочинять письмо великому князю. И нужно было работать с моими учениками, с моим возлюбленным, дурацким ансамблем.

Мы хотели поставить «Ученика дьявола» Шоу или «Призраки» Ибсена, или «Арбенина» Лермонтова — вторую редакцию его знаменитого, но трудно осуществимого на сцене «Маскарада». Мы изводили себя репетициями, но у нас ничего не получалось. Освальд нам не давался, а Арбенин громыхал пустым пафосом. На сей раз был бессилен и я. То есть я представлял себе, как должны выглядеть эти роли, но не знал, как этого добиться. Видимо, был слишком молод.

И тут поступило известие, что великая Вера Комиссаржевская собирается шесть дней гастролировать со своим театром в Риге. «Сестра Беатриса», «Снег», «La locandiera» — сплошные деликатесы.

Это мы должны посмотреть! Вот хорошая возможность с толком потратить деньги. Я пригласил свой небольшой ансамбль на дни гастролей в Ригу. Они хоть и знали, как у меня обстоит с финансами, но когда я сказал, что неожиданно получил гонорар из Германии, успокоились. Мы репетировали до последнего дня, решившись взять самую трудную пьесу, ибо в «Призраках», наряду с суровым реализмом, нам чудились между строк начатки нового символизма.

А еще настал день, когда почта доставила мне письмо с короной на конверте. Некто господин Минкельдей писал мне по поручению великого князя Константина о том, что великий князь с радостью воспринял известие о моем намерении переводить его произведения и что он ожидает меня для переговоров. Соответственно последовал новый визит к Прущенко. Камергер с багровым лицом был настроен благодушнее прежнего, тем более что я сумел ему доказать, что времени даром не терял и успел основательно познакомиться с сочинениями августейшего пиита. В первую очередь я собирался взяться за перевод мистерии великого князя «Спасенный Манфред», задуманной как продолжение и завершение трагедии Байрона.

Прущенко даже поинтересовался, есть ли у меня соответствующий гардероб для визита к великому князю. Выяснилось, что такого гардероба у меня нет, ибо хоть венские костюмы выглядели еще вполне прилично, но он дал мне понять, что пред очи великого князя нельзя предстать в уличном костюме, и в смокинге тоже нельзя. При этой оказии я лишний раз убедился, насколько же он был умен.

Какая магия исходит все-таки от лица императорской крови! Куратор вновь вынул свой бумажник, вновь задумался, разглядывая его содержимое, прежде чем вручить мне купюры. Очевидно, он ожидал для себя великих милостей от великого князя-романтика.

Пожалуйста, не забудьте передать Его Императорскому Высочеству мое искреннее восхищение.

Я поясню великому князю, что мы вместе с вами составили план его сочинений, ваше превосходительство!

Мне так показалось, или и без того красное лицо куратора при этих словах покраснело еще больше? Довольным тоном он спросил, когда я намерен ехать в Петербург. Я сказал, что скорее всего недели через две, то есть в конце сентября или начале октября.

Вскоре после этого, одним очень ранним утром, мы отправились в Ригу — мой ансамбль и я. Я остановился в гостинице «Рим», все прочие поселились у родственников.

Так как я решил справить свой гардероб в Риге, то и отправился первым делом к портному. Визитка, зимнее пальто с меховым воротником, лучше всего котиком — это уж как минимум; надо ведь и перед слугами вельможного господина выглядеть пристойно. На лаковые туфли у меня давно все не хватало денег — значит, и лаковые башмаки. И красивая тросточка с изящной золотой ручкой.