Анатолий Куликов - Тяжелые звезды

Некоторую уверенность в то, что все обойдется миром в нас вселяли переговоры, идущие в Свято-Даниловом монастыре при посредничестве Патриарха.

Конечно, они носили элементы политического торга. Мы знали, что в обмен на согласие прекратить деятельность Верховного Совета и Съезда депутатов руководителям смуты предлагалась полная безопасность и возможность открытой оппозиции. Жестко ставился вопрос о разоружении случайных людей. И как следствие мы получили известие о том, что часть мятежников собирается прорываться из района Белого дома с оружием в руках.

Это были те, кто предполагал, что Руцкой с Хасбулатовым все-таки согласятся на мирные условия переговоров.

На этот случай мы держали поблизости полсотни вооруженных спецназовцев из отряда «Витязь» под командованием полковника Сергея Лысюка, чтобы в случае необходимости усилить войсковые цепочки. Нет, мы не демонстрировали силу, а просто отдавали себе отчет, к каким последствиям может привести попытка прорыва вооруженного отряда в густонаселенном районе Москвы.

Многие искренне верили, что миротворческая деятельность Патриарха на этих переговорах остудит горячие головы. А в ночь на 1 октября получили определенные сигналы, что сторонам удалось найти кое-какие компромиссы. В 2.40 был подписан протокол. В 7.30 в Белый дом дали электроэнергию, и, кажется, была произведена сдача незначительной части автоматического оружия.

Как оказалось впоследствии, сдача автоматов была лишь маневром, призванным выторговать дополнительные уступки со стороны законной власти.

Свои соображения на этот счет я доложил министру, особенно нажимая на то, что подписанный протокол не решает проблему кардинально. Более того, ставит в дурацкое положение внутренние войска и все МВД. С одной стороны, Верховный Совет, даже распущенный, как институт государственной власти требует определенного уважения своего статуса. С другой — в Доме Советов и вокруг него находятся незаконные вооруженные формирования, и долг МВД заключается в том, чтобы их деятельность была пресечена.

Надо понять причину нашей озабоченности: в функции внутренних войск преследование политической оппозиции не входит. Дело политиков — договариваться или ссориться. Для столкновения мнений, точек зрения достаточно трибун: собрания, мирные митинги, средства массовой информации и т. п. Но существование оппозиции вооруженной, особенно когда смертельно опасное оружие и боеприпасы бесконтрольно расползаются по городу и по стране, ни МВД России, ни другие правоохранительные структуры игнорировать не имеют права. Оружие должно быть сдано. Это принципиальный вопрос. Примерно так высказал я министру внутренних дел солидарное мнение членов военного совета Главного управления командующего внутренними войсками МВД России.

Утром 1 октября Ерин на Житной снова собрал коллегию министерства. Отметили, что служба стала понемногу налаживаться. Остужать митинговые страсти мы, кажется, научились еще на дальних подступах к Дому Советов, но отмечались явные недоработки службы криминальной милиции. Ощущения всех генералов во многом оказались схожи: была надежда на мирное разрешение политического кризиса, однако не сбрасывалась со счетов и возможность резкого ухудшения обстановки. Активность вооруженной оппозиции никак не спадала, наоборот, конфликт медленно разрастался по городу, и в него вовлекались новые группы людей.

Мы разделяли жесткую позицию мэра Москвы Юрия Лужкова, который тоже настаивал на сдаче всего оружия без каких-либо исключений.

На тот случай, если перелома в ситуации не последует, мы прикинули наши возможности… Милиционеры из департамента охраны Дома Советов и некоторая часть охраны Руцкого и Хасбулатова, как нам было известно, уже не были столь воинственны, как прежде. Многие собирались, что называется, сделать ноги при первых признаках боя. Слабым местом было то, что мы все плохо представляли себе систему подземных коммуникаций, расположенных под Белым домом, и это таило в себе угрозу прорыва небольших отрядов мятежников. Кроме того, на 2 октября были намечены многочисленные митинги и шествия в самых разных районах столицы. Их организаторы обещали вывести на улицы более полумиллиона человек. В условиях, когда в Белом доме и вокруг него действовало хорошо вооруженное ядро оппозиционеров, имеющее к тому же реальную возможность выскочить по подземным коммуникациям далеко в город, мы не имели права сидеть сложа руки.

Особую тревогу вызывало у нас отсутствие в Москве президента страны. Во всяком случае на заседании Совета безопасности президента не было, а доклады «силовиков» и других министров принимал председатель правительства Виктор Степанович Черномырдин. В сложившейся обстановке отсутствие президента было ничем не оправдано и, не сомневаюсь, впоследствии оно сыграло свою трагическую роль. Хотя бы в том, что некоторые генералы из Вооруженных Сил откровенно манкировали своими обязанностями, а общество, нуждавшееся в ежедневном общении с президентом страны, вдруг с недоумением ощутило слабость верховной власти. Казавшаяся сильной при объявлении ультиматумов власть не захотела пожертвовать даже уик-эндом. Даже когда решалась судьба России и судьбы миллионов ее граждан.

Вчитайтесь в воспоминания облеченных государственной властью людей, касающиеся событий 3 октября 1993 года. Многие из них начинаются примерно такой фразой: «Я был на даче, когда получил известие о том, что происходит в Москве…»

Сегодня я высказываю свою наболевшую точку зрения вовсе не для того, чтобы обвинить президента в самоустранении. Как говорится, решительности и воли ему не занимать. Некоторые детали своего психологического портрета Ельциным впоследствии описал довольно красноречиво: «Когда я принимаю какое-либо серьезное решение, потом никогда не извожу себя дурацкими мыслями, что надо было сделать как-то иначе, можно, наверное, было по-другому. Это бессмысленные метания. Когда выбор сделан, дальше только одно — максимально точно его исполнить, дожимать, дотягивать. Так было всегда…» («Записки президента»).

Но для меня совершенно ясно, что увлеченный действием разворачивающейся драмы президент не хотел заглянуть в ее эпилог. Не просчитал, не взвесил, не смог предугадать, что множество россиян вовсе не так легко отнесутся к тому, что президент пренебрег одним из законов.

Большинство граждан страны отлично понимали, что Верховный Совет, возглавляемый Русланом Хасбулатовым, и вице-президент Александр Руцкой, решившийся на захват президентской власти — не столько отстаивают законность в России, сколько рвутся к безбрежной власти. Но, делая ответственный шаг, отменяющий действие важных государственных институтов, именно слово президента и его присутствие среди народа могли резко понизить температуру в обществе. Все это было, без сомнения, еще одним проявлением свойственного Борису Ельцину царственного эгоизма, который часто мешал ему трезво просчитывать последствия стратегических решений. Будучи министром внутренних дел России, я не раз потом убеждался в этом.