Анатолий Куликов - Тяжелые звезды

Несомненной личной заслугой Д. Дудаева является то, что он очень чутко чувствовал время. Появление в августе 1991 года нелегитимного ГКЧП, которое в истории России сразу же было названо путчем, националистами Чечни было использовано очень прагматично. Вначале сам путч укрепил их в мысли о том, что необходимо использовать временную слабость России: и паралич власти, и праздничный восторг новой политической элиты по поводу победы. Во всяком случае этого было достаточно, чтобы начать так называемую «чеченскую революцию», целью которой было смещение с постов тех руководителей ЧИР, позиция которых не совпадала с позицией лидеров ОКЧН и которых теперь было легче легкого обвинить в «проведении политики, противоречащей курсу президента Российской Федерации на демократию и реформы». Именно с такой формулировкой «загремели» со своих постов председатель Верховного Совета ЧИР Доку Завгаев, бывший первый секретарь Чечено-Ингушского обкома КПСС, и члены его команды. Примечательно, что снимать Завгаева лично приехал Руслан Хасбулатов, весьма влиятельный и даже популярный после августовских событий в Москве.

Конечно, в Чечне Руслан Имранович решал свои проблемы, не предполагая, что его политической наивностью очень решительно воспользуются те люди, которые на первый взгляд радеют в Грозном об интересах России и ее первого президента… После того как на Завгаеве было окончательно поставлено клеймо партократа и сторонника путчистов, политическая инициатива тут же перешла к ОКЧН. В столице республики начались хорошо организованные «бессрочные» митинги на центральной площади с горячим питанием, денежным вознаграждением для участников и требованиями самороспуска Верховного Совета ЧИР, который, хоть с Завгаевым, хоть без Завгаева, оставался легитимным органом власти.

Для того, чтобы митингующих не смела милиция или внутренние войска, центральная площадь была окружена автобусами, которые были намертво приварены друг к другу электросваркой и теперь напоминали ограждение походного военного лагеря, некогда делавшегося из повозок. В любую минуту из толпы могли раздаться выстрелы, так как все эти дни усиленно наращивались и готовились к бою вооруженные формирования ОКЧН.

3 сентября 1991 года Джохар Дудаев и член руководства Вайнахской демократической партии Юсуп Сосланбеков объявили о низложении Верховного Совета Чечено-Ингушской Республики. Дудаев сделал заявление, что всю власть в республике он берет на себя, призвал к роспуску существующих структур и обвинил Россию в проведении колониальной политики в отношении Чечни. В тот же день вооруженные боевики заняли ряд правительственных зданий, грозненский телецентр и Дом радио. 6 сентября «национальные гвардейцы» Дудаева взяли штурмом помещение, где шло заседание Верховного Совета ЧИР. Более 40 депутатов парламента были жестоко избиты, а председатель горсовета города Грозный Виталий Куценко был выброшен из окна и погиб.

Следующий ход сепаратистов по захвату власти в республике был также сделан с согласия и одобрения руководства Верховного Совета РСФСР: из группы депутатов Верховного Совета ЧИР и представителей ОКЧН был образован некий Временный высший совет (ВВС). Верховный Совет России признал его в качестве высшего органа власти республики. Как выяснилось позднее, это был один из самых опрометчивых шагов, допущенных федеральной властью. Использовав ВВС для расчленения Чечено-Ингушетии с целью незаконного вывода Чечни из состава России, исполком ОКЧН уже три недели спустя принял решение о роспуске ВВС и взял на себя всю полноту власти.

10 сентября 1991 года в Грозный тушить пожар мятежа во главе делегации прилетел государственный секретарь при президенте Российской Федерации Геннадий Бурбулис. Официальной целью было объявлено «согласование комплекса мер по стабилизации обстановки в Чечне». Однако все попытки Бурбулиса достичь компромисса между исполкомом ОКЧН и Верховным Советом ЧИР закончились безрезультатно. Следующую попытку договориться миром по заданию Бориса Ельцина предпринял вице-президент Александр Руцкой, вызвавший меня 6 октября 1991 года для доклада в особняк на улице Чехова в Грозном.

Получив известие о просьбе Руцкого от командира 506-го полка внутренних войск подполковника Михаила Шепилова, я сразу же отправился на встречу, но получилось так, что к особняку я подъехал буквально на хвосте машины Дудаева, который направлялся туда же для переговоров с Руцким. Поэтому пришлось часа два дожидаться их окончания, а когда я наконец зашел к вице-президенту, он еще находился под впечатлением этой встречи. Рассказал, не скрывая, что была она бурной и нервной и не раз вскакивал со своего места Дудаев. И сам Александр, человек импульсивный и по-военному прямолинейный, не очень, по его собственному признанию, выбирал выражения и даже пригрозил Дудаеву «поднять штурмовики»…

Кое о чем все-таки вроде удалось договориться: по словам Руцкого, ему было твердо обещано, что наши военные городки, как и другие объекты, захватывать не будут. Честно говоря, я мало верил в правдивость таких посулов. И не потому, что лично не доверял Дудаеву: контролировать эту истерию ненависти к федеральному центру уже не могли ни он, ни кто-либо другой. Чеченский остров, рожденный мечтами Дудаева, не только приобретал на наших глазах четкую береговую черту, но и выказывал неуживчивый характер его тогдашних обитателей…

Все, что теперь происходило в Чечне, напрямую касалось внутренних войск и моего Управления ВВ по Северному Кавказу и Закавказью. Поэтому я и находился в Грозном. В то же время моим долгом было обсудить с Руцким принципиально новую ситуацию в Закавказье: почувствовавшие реальную независимость, Армения и Азербайджан бились за Нагорный Карабах и на всем протяжении общей границы. Это была уже полномасштабная война, а не межнациональный конфликт. Со своими вооруженными силами, с промышленностью, работающей на фронт, со своим общественным мнением, которое формировалось на основе сложившихся реалий национальной независимости, национальных интересов и национальной идеи этих закавказских государств. Российские войска, продолжавшие миротворчество в Нагорном Карабахе, воспринимались уже как иностранные, а значит — чужие. Они воспринимались как досадная преграда, которую нужно преодолеть, чтобы подобраться к горлу врага. Очень скоро в благодарность за все мы получили неприкрытую ненависть, обвинения в пристрастности и как следствие — выстрелы в спину.

Командование внутренних войск в Москве словно не понимало, что ситуация резко изменилась. Я высказывал свое мнение, что войска нужно выводить полностью, а мне в ответ сообщали, чтобы я был готов к приему и размещению Нижегородского полка…