Федор Фомин - Записки старого чекиста

Слова Ф. Э. Дзержинского произвели огромное впечатление. Возможно, впервые так доверительно и с таким уважением говорили с ними — малолетними преступниками.

Спустя некоторое время Ф. Э. Дзержинский навестил трудкоммуну. Воспитанники окружили Феликса Эдмундовича. Многие помчались в мастерские, чтобы показать свои успехи в труде: принесли инструмент, изделия, детали, искусно сработанные собственными руками. Каждому не терпелось похвалиться перед Феликсом Эдмундовичем.

На всю жизнь бывшие беспризорники сохранили трогательную любовь к человеку, проявившему истинно отеческую заботу о них, помогавшему им стать настоящими людьми.

20 декабря 1927 года отмечалось десятилетие органов ВЧК. Я в то время был начальником Управления погранохраны и войск ОГПУ Северо-Кавказского края. В Ростове-на-Дону был организован вечер воспоминаний о ВЧК и ее председателе Ф. Э. Дзержинском. На этот вечер мы пригласили ответственных партийных и военных работников, в том числе командующего войсками Северо-Кавказского военного округа Ивана Панфиловича Белова и начальника штаба округа Ивана Федоровича Федько.

Выступавшие, бывшие чекисты, говорили о работе чекистских органов в грозные годы революции и гражданской войны, вспоминали Феликса Эдмундовича Дзержинского. Многие работали вместе с ним и делились личными впечатлениями о Феликсе Эдмундовиче.

Вечер воспоминаний уже подходил к концу, когда слово взял Иван Панфилович Белов. И вот что он рассказал:

— До меня выступали товарищи, которые работали вместе с Феликсом Эдмундовичем Дзержинским. Я же никогда не работал в органах ВЧК и с Феликсом Эдмундовичем познакомился при обстоятельствах, крайне для меня неблагоприятных. Меня доставили к нему под конвоем…

Очень я боялся этой встречи. Все время, пока сидел во внутренней тюрьме ВЧК, думал о Дзержинском: как-то он со мной обойдется?

И вот наконец меня вызывают к председателю ВЧК. Привели в кабинет. Дзержинский поздоровался со мной, предложил сесть.

— Расскажите мне, Иван Панфилович, — говорит Дзержинский, — о себе, о своей жизни и службе.

Я начинаю подробно рассказывать о себе. Был грузчиком в порту. В царской армии служил рядовым, в конце первой мировой войны был младшим унтер-офицером. Февральская революция застала меня в Средней Азии. Там я организовал вокруг себя солдат и беднейшее крестьянство. Перед самой Октябрьской революцией командовал уже полком, и с каждым днем в этот полк прибывало все больше и больше рабочих и крестьянской бедноты. Громили мы бухарских князей, богачей-баев.

— Этому полку в напряженные Октябрьские дни, — продолжал я свой рассказ, — суждено было сыграть немалую роль в завоевании политической власти в Туркестане. В дальнейшем полк участвовал во многих операциях. В частности, им были разоружены казачьи части, возвращавшиеся с Кавказского фронта и настроенные враждебно к Советской власти.

В марте 1918 года я был назначен начальником ташкентского гарнизона и комендантом Ташкентской крепости. Одновременно состоял заместителем командующего войсками Туркестанского округа.

Условия работы в Туркестане были очень тяжелые: подготовленных работников, специалистов почти не было, коммунистов мало. Когда был создан Реввоенсовет Туркестанской республики, меня назначили главкомом. Занимал эту должность вплоть до ноября 1919 года, то есть до того времени, когда войска Российской Федерации уже соединились с красными туркестанскими войсками.

В августе 1920 года М. В. Фрунзе вызвал меня в Ташкент для проведения Бухарской операции. После успешного выполнения этого задания я должен был выехать на Южный фронт, но заболел и остался в Туркестане. После болезни, несмотря на мой протест, был назначен командующим войсками Хорезмской республики. А по дороге в Хиву меня арестовали. Было создано громкое дело, которое тянулось два месяца на месте, в Туркестане, а потом было передано в Москву.

И вот теперь я здесь, у вас.

Я не знаю, в чем моя вина. Все обвинения, предъявляемые мне, — чудовищная клевета с целью опорочить меня в глазах той власти, которой я свято служил и готов служить, пока бьется сердце.

Долго рассказывал я. Дзержинский слушал меня с огромным вниманием, не перебивая. А когда я кончил, поднялся из-за стола, подошел ко мне и сказал:

— Вот что, товарищ Белов. Делать вам у нас здесь абсолютно нечего. Вас действительно оклеветали. Я заинтересовался вашим делом. И ознакомился с ним со всеми подробностями. Никакого преступления против Советской власти вы не совершали. Заслуги ваши большие. Человек вы храбрый, в военном деле опытный. Можете и в дальнейшем большую службу сослужить Советской власти! А клеветники не уйдут от ответа.

Написал он записку, вызвал своего секретаря и сказал ему:

— Передайте записку начальнику тюрьмы. Пусть немедленно освободит товарища Белова и направит его в штаб РККА.

Товарищ Дзержинский пожал мне руку, улыбнулся.

— Желаю вам, Иван Панфилович, так же честно служить народу, как вы служили ему и раньше.

Приехал я на Северный Кавказ. Назначили меня начальником дивизии. За боевые заслуги в гражданской войне наградили орденом Красного Знамени. А спустя некоторое время назначили уже командиром корпуса и наградили вторым орденом Красного Знамени. Теперь вот командую Северо-Кавказским военным округом…

Вот так благодаря чуткости Феликса Эдмундовича Дзержинского, его внимательности и справедливости к людям я был возвращен в строй и смог принести пользу делу революции.

В 1924–1925 годах я работал начальником Терского окружного отдела ОГПУ. По согласованию с Ф. Э. Дзержинским Северо-Кавказский крайком партии возложил на меня охрану членов ЦК партии и правительства, приезжавших на кавказские минеральные воды.

Летом 1924 года, одним ранним утром, у меня в кабинете раздался телефонный звонок. Сняв трубку, я услышал голос Дзержинского. Он сообщил, что в Кисловодск едут Надежда Константиновна Крупская и Мария Ильинична Ульянова.

— Прошу встретить их, хорошо устроить, а главное, уговорить, чтобы они подольше пожили в Кисловодске: они очень нуждаются в отдыхе и лечении!

Я встретил Надежду Константиновну и Марию Ильиничну на станции Минеральные Воды. Оттуда приехали в Кисловодск, на дачу «Карс».

Я смотрел на них и думал: сколько пережили эти женщины! Ведь совсем недавно у них на руках скончался Ильич. Каким мужеством должны были они обладать, чтобы преодолеть такое страшное, непоправимое горе!

Приехали они тяжело больные. В первую неделю ни Надежда Константиновна, ни Мария Ильинична почти не выходили из комнаты. Но постепенно здоровье их улучшилось, и врачи разрешили им небольшие прогулки.