Дмитрий Володихин - Братья Стругацкие

Вот и приходит в голову: а что и кто формирует сегодня сознание, интересы, вкусы тех, кто, не находя дома никаких книг, чаще всего ограничивается их нелепыми переложениями на экране?

Итак, братья Стругацкие.

Старший, Аркадий Натанович, родился 28 августа 1925 года в городе Батуми.

Младший, Борис Натанович, — 15 апреля 1933 года в Ленинграде.

Отец — Натан Залманович Стругацкий (1892–1942), мать — Александра Ивановна Литвинчева (1901–1979).

Сегодня Аркадий Натанович и Борис Натанович воспринимаются читателями исключительно как нечто единое — братья Стругацкие. Столь же единое, как, скажем, братья Гримм. Никому же не приходит в голову говорить отдельно о Якобе и Вильгельме.

Александра Ивановна всю жизнь проработала учительницей русского языка и литературы, а вот биография Натана Залмановича складывалась не так ровно и не так просто. Он родился в заштатном городе Черниговской губернии Севске, в 1915 году уехал в столицу и поступил на юридический факультет Петербургского университета. В марте 1917-го исключительно по собственной воле и по твердым убеждениям вступил в ряды ВКП(б). Активно и последовательно занимался делами Информбюро Совета рабочих и солдатских депутатов, Наркомата агитации и печати, Наркомата народного образования, а когда понадобилось, пошел политкомиссаром в Продовольственный агитотряд. Работал на Украине, на Кавказе — в Аджарии, и только в 1926 году вернулся в Ленинград, так теперь именовали бывшую столицу. Там Натан Залманович работал в Главлите, то есть в цензурном отделе, параллельно учился на государственных курсах искусствоведов. Закончив курсы, он выполнял различные партийные поручения, мотался по всей России, а в 1933 году побывал даже в Западной Сибири — в черном от угольной пыли шахтерском городе Прокопьевске. В печально известном тридцать седьмом в Москве чудом избежал ареста: дворник подсказал возвращающемуся с работы Натану Залмановичу, что за ним приходили. Не заходя домой, он уехал в Ленинград и там устроился в Государственную библиотеку имени М. Е. Салтыкова-Щедрина. В 1937 году брали массово, по плану, так что исчезнувший из виду человек мог и затеряться. В Щедринке Натан Залманович начал с библиотекаря, наученный опытом, ни в какие истории старался не вмешиваться и так дорос до начальника отдела эстампов, издал несколько искусствоведческих работ: «М. И. Глинка в рисунках И. Е. Репина» (1938), «Указатель портретов М. Е. Салтыкова-Щедрина и иллюстраций к его произведениям» (1939), «Советский плакат эпохи Гражданской войны» (1941), даже выпустил отдельную большую книгу об известном художнике, певце Страны Советов и ее светлого будущего Александре Самохвалове…

«Отец служил на разных должностях, всегда начальником, но не очень большим, — вспоминал позже Борис Натанович. — Когда он еще работал в Главлите, ему полагался регулярный книжный паек, любая выходившая тогда в Питере худлитература — бесплатно. Так что с книгами в доме было все ОК, что же касается прочего, то ни в чем, помнится, нужды у нас особой не ощущалось, но и шиковать не приходилось. В воскресенье Арк (Аркадий. — Д. В., Г. П.) получал деньги на кино плюс двугривенный на мороженое (одно на нас двоих). Плохо было с одеждой — вечно мама что-то перешивала, и мы друг за другом донашивали отцовские военные причиндалы. Что же касается коммуналки, то рассказывали, что в те времена отдельная квартира была в Питере только у первого секретаря обкома. Это, конечно, миф, но — характерный. У нас же были две (или даже три) большие комнаты в коммуналке — настоящая роскошь! А потом мама выхлопотала разрешение, сделала ремонт и вообще отделилась, так что несколько лет мы успели пожить в отдельной квартире…»

Мы мало задумываемся о судьбах, даже собственных. Зачастую нам непонятны их резкие повороты. Мы плохо или очень плохо представляем себе последствия тех или иных событий. Так что, не попади братья Стругацкие, как и большинство их современников, в котел жестоких исторических мясорубок, «Бесы», прочтенные перед войной, и даже романы Уэллса могли прозвучать для них совершенно иначе.

Но случилось так, как случилось. И первый собственный литературный опыт братьев назывался вполне традиционно для тех времен: «Находка майора Ковалева». Что он там нашел, этот майор Ковалев, и почему он был именно майором, не помнит теперь сам Борис Натанович. А Аркадий Натанович вообще вспоминал о другом: «Канун войны. У меня строгие родители. То есть нет: хорошие и строгие. Я сильно увлечен астрономией и математикой. Старательно отрабатываю наблюдения Солнца обсерваторией Дома ученых за пять лет. Определяю так называемое число Вольфа по солнечным пятнам.

Пожалуй, всё.

Хотя нет, не всё.

В шестнадцать лет я влюблен…»

Влюблен… Обсерватория… Число Вольфа…

От жизни всегда ждешь только лучшего. Но началась война.

Родители копали рвы под Кингисеппом и Гатчиной, Аркадий копал такие же рвы на Московском шоссе — по нему, в сущности, проходил фронт. В сентябре 1941 года отца, как коммуниста со стажем, человека опытного, зачислили в рабочий истребительный отряд народного ополчения. 27 октября Натана Залмановича мобилизовали в батальон НКВД Куйбышевского района Ленинграда, но уже в декабре он был комиссован по состоянию здоровья и возвращен в Щедринку — на должность главного библиотекаря. Условия той зимы сейчас известны всем: бомбежки, обстрелы, голод, холод. Люди умирали от истощения, замерзали на улицах и в собственных подъездах. Вывороченный взрывами, промороженный насквозь мир постепенно превратился в окружающее.

Аркадий записывал в дневнике:

«25/ХII — 1941. Сегодня прибавили хлеба. Дают 200 г.

С Нового года ожидается прибавка еще 100 г, но я рад и тому, что получил сегодня. Такой кусок хлеба! Впрочем, я на радостях съел его еще до вечернего чая с половиной повидлы…

С 28-го думаю начать работать по-настоящему.

Занятия: математика (как подготовка к теоретической астрономии), сферическая астрономия (по Полаку) и переменные звезды (по Бруггеннате). Математику буду изучать по Филипсу. Прекрасный учебник!

У меня будет четыре „Дела“:

1-е: „Вспомогательные предметы“ (математика и сферическая астрономия);

2-е: „Теоретическая астрономия“;

3-е: „Переменные звезды“;

4-е: „Наблюдения“.

Это будет хорошо. Ничто не путается под ногами.

Кроме того, нелегальное 5-е дело: „Кулинария“. Ему я буду ежедневно уделять часок времени…»

И тут же запись: «В школе делают гроб для Фридмана…»

И чуть дальше: «27/XII — 1941 г. в 6 ч. Умер мой товарищ Александр Евгеньевич Пашковский (голод и туберкулез)…»

И почти постоянный рефрен: «…плохо с надеждами (и с хлебом)… Одна надежда — на январь…»