Дмитрий Володихин - Братья Стругацкие

Дочь это не остановило. Свадьбу сыграли.

Совместная жизнь, правда, оказалось недолгой.

По окончании института молодого офицера распределили в Сибирь — в город Канск (родина знаменитой канской махорки), в школу военных переводчиков восточных языков. Ант Скаландис (Антон Молчанов), собравший огромный материал для своей книги о братьях Стругацких, указывал, что канскому «секретному объекту придавалась особое значение… в МГБ совсем не собирались поручать абы кому подготовку нелегалов для стран Дальневосточного региона. По некоторым данным, готовили там и специалистов для легендарного ГРУ. В общем, работа в Канске считалась более чем серьезной — другое дело, что жизнь там, особенно у аборигенов, была не просто тоскливой, а по-горьковски, по-достоевски беспросветной — со всеми свинцовыми мерзостями и мармеладовщиной советского розлива, когда уже некуда больше идти».

Много позже, в романе «Град обреченный», город этот аукнется в притче, несомненно, придуманной самим Стругацким-старшим: «У нас в Канске были два ассенизатора — отец и сын. Канализации у них там нет, просто ямы с этим… с жижицей. Они это дерьмо вычерпывали ведром и заливали в свою бочку, причем отец, как более опытный специалист, спускался в яму, а сын сверху подавал ему ведро. И вот однажды он это ведро не удержал и обрушил обратно на батю. Ну, батя утерся, посмотрел на него снизу вверх и говорит с такой горечью: „Эх, — говорит, — чучело ты огородное, тундра! Никакого толку в тебе не видно. Так всю жизнь наверху и проторчишь“…»

Сам объект (в/ч 74 393) представлял собой «…изрядную территорию вдоль реки Кан, обнесенную скромным дощатым забором, легко преодолимым, если надо было сбегать за водкой. Со стороны берега забор был и вовсе никаким, и в погожие летние дни на реку запросто ходили купаться. Казармы курсантов и дома офицерского состава, построенные еще после Гражданской пленными чехословаками, двухэтажные кирпичные со стенами толщиной в пять кирпичей (морозы-то случались и ниже пятидесяти). Отопление — печи-голландки. Для учебных классов было отдельное здание, одноэтажное. А еще столовая и клуб. Слева от школы переводчиков находилась танкоремонтная мастерская — с более серьезным забором, а справа и вовсе возвышалась глухая бревенчатая стена едва не в десять метров высотою и по углам вышки с вертухаями — это был лагерь, вроде бы для политических, и ходили слухи, что однажды там случилось восстание и всех восставших постреляли. Теперь оттуда никогда не доносилось ни звука. Местные, как водится, про все секретные объекты знали, но частенько путали, где что расположено, и вообще предпочитали обходить эти места стороною».

Молодая жена в такую глухомань не поехала: надо было закончить учебу. Да и страстная натура Аркадия Натановича сыграла в случившемся свою роль: до Инны нет-нет да доходили слухи об офицерских пьянках, о беспорядочном образе жизни ее мужа. Нечастые встречи в Москве и в Ленинграде не могли растопить, сломать все нарастающую отчужденность, и разрыв, в конце концов, произошел — после поездки Инны в Канск в сентябре 1951 года, хотя официально развод они оформили только осенью 1952 года.

Все это тоже отразится в «Хромой судьбе» — вещи для А. Н. Стругацкого автобиографичной в весьма высокой степени:

«Кряхтя, я откинул створку цокольного шкафчика, и на колени мне повалились папки, общие тетради в разноцветных клеенчатых обложках, пожелтевшие, густо исписанные листочки, скрепленные ржавыми скрепками. Я взял первую попавшуюся папку — с обломанными от ветхости углами, с одной только грязной тесемкой, с многочисленными полустертыми надписями на обложке, из которых разобрать можно было лишь какой-то старинный телефон, шестизначный, с буквой, да еще строчку иероглифов зелеными чернилами: „сэйнэн дзидайно саку“ — „творения юношеских лет“. В эту папку я не заглядывал лет пятнадцать. Здесь всё было очень старое, времен Камчатки и даже раньше, времен Канска, Казани — выдирки из тетрадей в линейку, самодельные тетради, сшитые суровой ниткой, отдельные листки шершавой желтоватой бумаги, то ли оберточной, то ли просто дряхлой до невозможности, и всё исписано от руки, ни единой строчки, ни единой буквы на машинке…»

Когда старшего лейтенанта Стругацкого перевели из Канска на Камчатку, он это воспринял как благо. Вот только оставленная в спешке личная библиотека… В «Хромой судьбе» об этом сказано с горечью: «Я собрал ее (библиотеку. — Д. В., Г. П.) в Канске, где два года преподавал на курсах. По обстоятельствам, выезд мой из Канска был стремительным и управлялся свыше — решительно и непреклонно. Упаковать книги мы с Кларой (имя, разумеется, вымышленное, романное. — Д. В., Г. П.) тогда успели, и даже успели их отправить малой скоростью в Иркутск, но мы-то с Кларой в Иркутске два дня всего пробыли, а через неделю были уже в Корсакове, а еще через неделю уже плыли на тральщике в Петропавловск, так что библиотека моя меня так и не нашла. До сих пор жалко, сил нет. Там у меня были четыре томика „Тарзана“ на английском, которые я купил во время отпуска в букинистическом, что на Литейном в Ленинграде; „Машина времени“ и сборник рассказов Уэллса из приложения к „Всемирному следопыту“ с иллюстрациями Фитингофа; переплетенный комплект „Вокруг света“ за 1927 год…»

На Камчатке офицеры (по традиции) пили не меньше, чем в Канске, но здесь их, по крайней мере, окружала совсем иная природа: холодное огромное море, высокие огромные вулканы, в том числе действующие.

Стругацкий-старший даже стихи начал писать.

Так вот отобразилась в сознании старшего лейтенанта Аркадия Стругацкого печально известная катастрофическая волна цунами 1952 года, разрушившая рыбачьи поселки на северных Курильских островах. А Сюмусю — это японское написание названия острова Шумшу.

Один из авторов этой книги (Г. Прашкевич) семь лет прожил на Дальнем Востоке — работал на Сахалине, на Курильских островах, на Камчатке. Немудрено, что, встречаясь в Москве в 70–80-х годах, он и Аркадий Натанович чаще всего вспоминали угрюмые обрубистые мысы Южной Камчатки, никогда ни на минуту не стихающий океанский накат, запорошенные пеплом снежные склоны Авачинской и Ключевской сопок, шлейфы дымных выбросов над склонами Шивелуча. Им было о чем поговорить, потому что на самом деле всё в жизни таким вот романтичным выглядит извне, а для живущих внутри всех этих экзотичных пейзажей многое сводится к быту…