Бернард Монтгомери - Мемуары фельдмаршала

Следует упомянуть еще одно обстоятельство, прежде чем закончить описание моей жизни в период Первой мировой войны. [31]

Последние шесть месяцев войны я служил начальником штаба 47-й (лондонской) дивизии и много работал над проблемой быстрой доставки в штаб дивизии точной информации о ходе сражения, чтобы командир мог перестраивать боевые порядки по мере развития обстановки. В конце концов мы разработали систему, по которой офицеры с радиостанциями отправлялись в штабы передовых батальонов, откуда передавали донесения по радио. Сложность тогда состояла в том, чтобы найти надежные приборы, которые имели бы необходимую дальность передачи, и при этом такие размеры и вес, которые позволяли бы их переносить. Наша система в значительной мере была суррогатной и не всегда помогала, но нередко срабатывала и в целом давала полезные результаты. Это был зародыш системы, которую я развил в войну 1939–1945 годов и которая в конечном счете привела к созданию команды офицеров связи на автомобилях, действовавших из моего передового командного пункта. Эту технику сэр Уинстон Черчилль описывает в своем произведении «Триумф и трагедия» (книга 2, глава 5). В 1918 году в 47-й дивизии мы бродили в потемках, стараясь нащупать продуктивные идеи, которые бы повысили результативность наших операций.

Я рассказал достаточно, чтобы показать, что к окончанию войны 1914–1918 годов мне стало совершенно ясно, что овладение военным искусством требует всей жизни, хотя совсем немногие офицеры понимали это. Именно тогда я решил посвятить всего себя своему делу, постижению всех его тонкостей, а все остальное оставить в стороне.

Я не знал, как добиваться поставленной цели, и не был знаком ни с кем из высших военачальников. Однако я понимал, что первым шагом должно стать поступление в штабной колледж; по окончании войны его снова открыли, и первый сокращенный курс обучения состоялся в 1919 году. Я на этот курс не прошел. Все мои надежды были связаны со вторым курсом, который начинался в январе 1920 года и продолжался один год. Когда объявили списки зачисленных, меня среди них не оказалось. Но не все еще было потеряно.

В то время британскими оккупационными войсками в Германии командовал сэр Уильям Робертсон. Я не был знаком с ним. Он увлекался теннисом, и однажды меня пригласили поиграть [32] в его резиденцию в Кельне, я решил рискнуть и рассказал ему о своей проблеме. Ему самому в юности понадобилось приложить много усилий, чтобы пробиться, и он с пониманием относился к молодым; я знал об этом и надеялся на лучшее.

Вскоре после этой партии в теннис мне сообщили, что я включен в число слушателей, и приказали явиться в штабной колледж в Кэмберли в январе 1920 года. Командующий сделал, что требовалось. Дорога теперь представлялась открытой. Однако все оказалось не так просто. Мой дальнейший путь в армии, как покажут последующие главы этой книги, потребовал постоянного напряжения сил и был усеян многочисленными препятствиями и неприятностями. Но сегодня я могу сказать, что моя история имеет счастливый конец — во всяком случае для меня. [33]

До этого момента моей карьеры я не изучал теории своей профессии; за моими плечами было четыре года войны, но никаких теоретических знаний. Я читал где-то о высказывании Фридриха Великого по поводу офицеров, полагающихся только на свой практический опыт и пренебрегающих наукой; говорят, будто он сказал, что у него в армии есть два мула, которые прошли сорок кампаний, но все равно остались мулами.

Я также слышал об одном немецком генерале, который разработал для себя следующую всеобъемлющую классификацию офицеров, по всей вероятности, германской армии. Он говорил так: «Я подразделяю своих офицеров на четыре группы: умные, недалекие, энергичные и ленивые. Каждый офицер имеет по меньшей мере два из этих качеств. Умные и энергичные годятся на высокие штабные должности, пользу могут принести недалекие и ленивые. Умный и ленивый человек подходит для высшего командования: с его хладнокровием он найдет выход из любой ситуации. А вот недалекие и энергичные представляют собой опасность — от них следует немедленно избавляться».

Я отправился в штабной колледж в Кэмберли в январе 1920 года, не считая себя умным. Я полагал, что обладаю здравым смыслом, который, однако, еще нуждается в развитии; мне казалось, что требуется именно развитый здравый смысл.

Должен признать, что я был критичен и нетерпим. Мне еще предстояло понять, что критика невежды ничего не стоит.

Считалось, что все мои сокурсники в Кэмберли — лучшие представители нашей армии, люди, чье предназначение — самые высокие командные должности; однако лишь немногие из них в конце концов оказались наверху. Обучали нас тоже избранные; но только один впоследствии занял видное положение — Дилл, [34] очень достойный человек. Из моих сокурсников особое впечатление на меня произвел исключительно одаренный Джордж Линдсей из стрелковой бригады, ныне покойный; он вышел в отставку в чине генерал-майора, и я никогда не мог понять, почему столь способному офицеру позволили уйти из армии.

Все высшие командные посты занимали «хорошие боевые генералы» прошедшей войны. Они слишком долго оставались на своих местах, лишь делая вид, что кто-то может претендовать на их кресла, а на самом деле никого не подпускали и близко. Милн служил начальником Имперского генерального штаба семь лет, с 1926 по 1933 год. После его ухода армии не везло с профессиональными руководителями. За Милном последовал Монтгомери-Массингберд, занимавший этот пост в самое важное для армейского строительства время, с 1933 по 1936 год. Его назначение, с моей точки зрения, было серьезной ошибкой, при нем армия напоминала корабль без руля и ветрил. По праву на этом месте должен был бы находиться Джон Барнет-Стюарт, самый блистательный генерал нашей армии того времени. Для меня так и осталось загадкой, почему этого выдающегося полководца с быстрым и ясным умом в 1933 году не назначили начальником Имперского генерального штаба вместо Монтгомери-Массингберда. Если бы штаб возглавлял он, армия была бы лучше подготовлена к войне в 1939 году.

В 1936 году Монтгомери-Массингберда сменил Деверелл, однако у него не сложились отношения с военным министром Хор-Белишем, и через полтора года его сместили; он бы, несомненно, добился каких-то результатов, если бы оставался на этом посту. Но Хор-Белиш предпочел Горта, который абсолютно не соответствовал этому посту, но оставался начальником Имперского генерального штаба до начала войны в сентябре 1939 года.

В итоге наша армия в 1939 году вступила во Вторую мировую войну великолепно организованной и оснащенной для боев 1914 года и имея во главе не отвечающих требованиям современности офицеров.