Мирослав Дочинец - Вечник. Исповедь на перевале духа
- Название:Вечник. Исповедь на перевале духа
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Карпатська вежа
- Год:2011
- Город:Мукачево
- ISBN:966-8269-15-2
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Мирослав Дочинец - Вечник. Исповедь на перевале духа краткое содержание
Это - исповедь великой души, документ мудрого сердца. Это — не просто описание исключительной судьбы необычного человека. Это - подарок судьбы для тех, кто спрашивает себя: «Кто я, откуда я, для чего я? И куда я иду?» Это письмо поможет обрести себя и укрепит в великом Переходе из ничего в нечто.
Вечник. Исповедь на перевале духа - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Считай, это и есть частичка человеческого бессмертия.
Дожив до седых волос, я все чаще оглядываюсь назад - что там осталось, позади? Где следы моего ума, моей души и моего сердца? И ничего не вижу. Вижу только горсть ягод, рассыпанных на лавочке в саду. Это мое прошлое, нынешнее и будущее. А еще - сердце, живое сердце. Оно каменело на студеных ветрах, а я его оживлял вновь и вновь.
Оглядываясь назад, вспоминаю своего деда. Самое ценное, что он оставил после себя, - это камень.
Дедо еще в юности служил у графского лесника. За это ему нарезали дараб земли над селом, у самой чащи. Эту местность и поныне называют Сиротским Горбом. Тут росли только ежевичник и папороть. И не было воды. Даже овцы не хотели тут пастись.
Из гибких ивовых прутьев дедо сплел хижину, обвалял ее глиной и начал копать криницу под старой дичкой. Челядь ухмылялась, ведь железный лом высекал искры. А кусками глины можно было колоть грецкие орехи. Дедо, однако, копал и копал. Вечером ложил голову на твердый порог, чтобы долго не спать. Лишь на воскресную службу в церкви отходил от колодца.
За три недели закопался в землю по бороду. А на двух метрах уперся в твердую глыбу. Месяц он обкапывал тот камень, величиной с добрый воз. Разжигал в яме ватру, затем заливал водой, а камень, увы, не кололся. Люди советовали: оставь это дело, копай в другом месте. Но дедо заупрямился. Обвязывал плиту веревками, зашалевывал стенки досками, мастерил дубовое коромысло-рычаг. Все село собиралось поглазеть, однако ни один хозяин не вызывался помочь, мол, напрасный труд. Тут водой никогда не пахло, тут спорыши среди лета горели на солнце. Но дедо нанял шесть пар волов и таки выволок камень на поверхность. И тогда дотащился до хижины и заснул на пороге. Уж отвык спать на кровати.
Спал, говорят, весь день и всю ночь. А когда на зорьке пошел к побежденному камню, то постолы в траве намокли. Яма была полным полна воды, и вода бежала вниз по берегу. Когда дедо глотнул из горсти, глаза закололо от студеной свежести. И будто сытым стал. Овцы обмакивались в том потоке, и шерсть блестела на солнце, как ризы. Потянулся тот ручеек к селу, у дворов его перехватывали запрудами, и женщины полоскали в тех прудах сорочки и вереты. Деда, совсем молодого, угощали, как газду. И в церкви ему дали скамейку на крылосе. (Настанет время, и он воздвигнет в селе новый храм.)
А камень тот остался лежать у колодца. Грубый, серый, с желто-зелеными заплатами. В дождь в его щербинах собиралась вода, птицы в ней потом пили и купались. А снег на нем не держался никогда. На перегретой солнцем глыбе можно было увидеть ящерицу либо гада, и бабка пугала нас, детей, тем камнем. Куда там напугаешь! А жаль. Рассказывали, что один дедов мальчуган взобрался на верхушку дички и оттуда упал. Прямо на камень. Разбился и на третий день умер. Люди шептались, что нужно недобрый камень сдвинуть в овраг. Но дедо не дал. Стиснул зубы и не дал.
Камень лежал у дороги, ведущей в чащу. И однажды ночью там раздался грохот и крик. Мы все выбежали на улицу. А то перевернулся цыганский воз, везущий краденое дерево. Наскочил в потемках колесом на камень. Дедо схватился за вилы. Цыгане наскоро обрезали постромки и дали деру на конях, бросив перевернутый воз. Вспоминаю, как дедо после этого гладил царапинку на камне. Как шрам на человеческом теле. С тех пор он стелил себе на камне солому и сторожил дорогу в лес. Графский форштер ему за это платил.
А когда еврей пришел к деду, просил, чтобы отдал ему камень для мельницы, дедо выгнал его со двора. Хотя тот давал за него телку. Еврей рассердился: «Не отдаешь, значит, держишь себе на гроб?»
А через некоторое время приехали на бричке два пана. Говорили, что из Будапешта. Ходили вокруг плиты, цокали молотком, вращали глазками. Что это за камень, никогда холодным не бывает? Просили деда, чтобы разрешил отколоть кусочек. Дедо смеялся: откалывайте, если удастся. Долбили, мучились полдня, но и крошки не откололи. Только мох содрали. Так и уехали, не откланявшись.
Когда во время Первой мировой войны забирали на фронт, хлопцы убегали в чащу. Троих поймали. Привели к нашему камню и расстреляли. Штыками распороли им животы и запихнули туда ботинки. А деда повергли на глыбу и секли шомполами.
Дожди смыли кровь, а люди на том месте воздвигли крест.
При чехах хотели уволочь камень в Ужгород — на памятник. Но дедо вышел с фузией и бабахнул в небо. Сельский староста махнул рукой: «Держи себе, держи - памятник дураку!»
Во Вторую мировую мадьяры установили тут пулемет, но когда начался артиллерийский обстрел, они удрали. Только жирное пятно осталось на плите.
Когда русские заходили, сельская челядь собралась тут их встречать. Дедо тоже принарядился, снял со стены икону, серебряные часы прикрепил к уйошу-пиджаку. Вышли из лесу красноармейцы, ободранные, небритые, нетрезвые. Один сразу же к деду вплотную приблизился: «Дед, твою мать, а ну-ка давай сюда часики!» Сорвал часы, а деда двинул кулаком в грудь. Тот упал и разбил о камень иконку Божьей Матери. Это мне уж потом рассказали.
Случалось, что и кино тут снимали. О партизанах. Бородатый человек из-за дедового камня бросал гранату в немецкую машину. После киноартистов остались пустые корчаги от вина и надпись на камне: «Смерть фашистам!» Наши долго сдирали краску проволочными щетками. А ребятня с палками бегала огородами и кричала: «Ура! Вперед за Родину! За Сталина!»
В шестидесятых комсомольцы крест повалили. Я бы не дал, но я тогда был на Колыме. А на камень высадили бетонного оленя и написали, что тут начинаются охотничьи угодья лесничества. Ленились деревянный щит вкопать. Со временем дети обломали оленю рога, а затем и самого спихнули в овраг. Краска вылущилась, и камень приобрел первоначальный внешний вид.
Не то ныне село, что было сто лет тому назад. На Сиротском Горбе, вокруг дедового двора, возникла целая улица. Из дедового колодца трубами провели воду в школу, в детский садик, в административное помещение. А каменная глыба лежит себе. Лежит, как и сотню лет тому. Омытая дождями и нагретая солнцем.
Я люблю сюда приходить и сидеть на глыбе, как любил дедо. Родовая память зовет меня сюда. Потому что с рода все начинается - родина, народ, родная мова и родовая сила. И ты, точно капля, наполняешь эту реку далее. И не смеешь нарушать ее чистоты и глубины. Тогда в прошлом твоем будет радость и в будущем обретешь надежду.
Я часто думаю себе: что именно моего деда так привязало к той каменной глыбе? И что меня так влечет к ней? И вековая завеса времени раздвигается. И приходит понимание.
Дедо мог и не выкопать колодец и не пустить тут свой корень. Однако он выкопал, и камень ему не помешал. Камень открыл ему силу и терпение. Дедо делал это не потому, что было легко. Он делал это потому, что было тяжело. Бедный внебрачный сын, один как перст во всем мире, понял: доколе он может терпеть, дотоле он тверд и нерушим, точно каменная глыба. И когда пил из криницы воду, смотрел на плиту, очи его теплели. А руки твердели. Ибо в трудные времена он сам становился тем камнем. Камнем терпения. И никакие громы и молнии судьбы не могли его сдвинуть и расколоть.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: