Сергей Есин - Дневник, 2004 год

А потом, как и договаривались, начался клуб рассказчиков. Сначала читал Игорь Николенко блестящую, медиативную прозу. Он философ и блестящий литератор, это литература далеко не для всех. Какая сцена с сыном, играющим на флейте на дороге! Почему же этот великолепный писатель так и не смог пробиться? Столько хорошего написал, а ведь практически неизвестен. И надежд на то, что его роман напечатают, почти никаких. Потом читались рассказы Лидии Шевяковой. Это очень точно, весело и плотно сделано. У нее не эсхатологический характер письма, как у Николенко, она бытовая, умная, ясная, вглубь она лезть не хочет, это ее установка. Давно я уже не получал от литературных сходок такого удовольствия.

Сейчас идет телевизионная дуэль между Рогозином и Жириновским. Пока счет 36 тысяч на 16 в пользу Рогозина. Определенно, «разоблачительные» истерики Жириновского выходят из моды. Рогозин постепенно отнимает у него нишу руссколюбивого маргинала.

Среди прочего и многого, что я уже видел в течение ХХ и XXI веков, — открытый и наглый захват власти на Украине сторонниками проамериканца г-на Ющенко. Это действует на меня точно так же, как в свое время трансляция танкового обстрела Дома правительства. Показали по телевизору «технологию»: приезжих кормят на специальных пунктах питания, одевают, приплачивают зарплату и посменно выводят на улицы. Небезызвестная Юлия Тимошенко дает команды блокировать администрацию президента, блокировать Центральную избирательную комиссию… Я всё время думаю об этой украинской, с косой вокруг головы, богине — кажется, она не чиста на руку. Единственное утешение — находящийся в Гааге Путин, который кое-что сказал этому Сообществу: никто и ничего утверждать, кроме украинской Избирательной комиссии, не должен, и уж во всяком случае — не Буш и не Сообщество. У всех нас, зрителей, рушатся последние иллюзии относительно технологии легитимного получения власти. Ощущение шайки бандитов. Как теперь идти голосовать на следующие выборы? Нам показали, как это делается.

26 ноября, пятница. Пришел сегодня невероятно рано на работу, около 9 часов — надо взять это на вооружение и в дальнейшем. К 12-ти часам написал и отправил кучу писем, приказов, разобрался с конкурсом, деньги на который дала Катя Лебедева, даже постоял, пугая студентов, в вестибюле. Кажется, подвигается дело по признанию нашего «Вестника» неким академическим изданием, по крайней мере, сегодня отправляю в ВАК несколько номеров и — как «благодарственную жертву» — свои «Дневники».

27 ноября, суббота. Ну, пятница была пятницей, что ж тут поделаешь, впереди расстилается огромное поле двух выходных дней, и столько нужно сделать, и столько с собой привезено книг и рукописей, которые нужно прочесть. Но утром надо было ехать в город покупать продукты и мясо для собаки, а потом ехать заправлять баллоны газом, а потом переезжать из летней кухни уже в дом.

Но все равно, еще до того, как настало утро, я проснулся, достал маленькие рассказы Марка Гасунса, которые готовы к обсуждению во вторник, прочел их и почти успокоился: все же я научил его так хорошо и четко писать, или это влияние лекций и семинаров по современному русскому на литовца, пару лет и говорившего и писавшего с ошибками и со стилистическими погрешностями? Да кто же обучил его так волшебно, так точно обходиться с языком?

Ночью я размышляю о себе и совершенно определенно говорю, что совсем я не умен, не умен и как Познер, и как Витя Ерофеев, мало занимаюсь собою и мало работаю, но зато внимательно читаю рукописи и потом три часа во время семинара стараюсь до каждого донести, что, по-моему, в этой рукописи плохо, а что хорошо, а потом ребята пишут так, что я же начинаю им завидовать.

Тогда же, почти уже утром или почти еще ночью, прочел пьесу некоего или некой А. Маскота «Мой прекрасный джентльмен». Есть такая порода пьес или вообще изящной словесности, произведения которой забываются уже через час после прочтения. Это вот такая же комедия с примитивным сюжетом и выстроенным одноплановым действием. Может быть, местами и смешно, возможно, от этой пошлости неузнаваний и обманов зритель и будет кататься по полу, но все удивительно прямолинейно и высчитанно, ничего живого, какая-то арифметика. Заснул, вернее, продолжил спать, с ощущением своего несовершенства, своей мизантропии, зависти к авторам, которая не дает мне возможности чем-то восхититься, а лишь одно сплошное раздражение.

А потом принялся читать другую пьесу, на этот раз французского автора — Ж.-Л. Лягарса — «В стране далекой». Так стало хорошо, потому что умно, тонко, философично, и театру нашему и нашим драматическим авторам эта пьеса, если ее поставят, что-то принесет, а мне она уже принесла какое-то удивительное погружение в другой — возвышенный и умный мир. А вот наверняка кататься со смеху на этой пьесе зритель не будет. Здесь дело идет о жизни и до смерти, и после смерти. Новая стилистика, иные для драматургии, почти как в прозе, повороты. «ЛЮБОВНИК, уже умерший». «ЮНОША, все юноши». «ОТЕЦ, уже умерший». Это из списка действующих лиц.

С некоторым раздражением уже днем взялся за сказку, написанную Юрием Дунаевым, «Кащей Бессмертный». И опять предварительное раздражение: привычный, много раз апробированный материал, но вот опять интересно, увлекся, ругать себя перестал за въедливость. Представил себе молодую публику, крики, подбадривание артистов из зала, никакой пошлости, остроумно, возможность что-то покуролесить на театре. Ой, не такой уж я, оказывается, завистливый.

Баня, как обычно. По телевизору Украина. Наконец-то что-то прорезалось, — особая роль Донбасса. Испугались, сукины дети. Хотите Украину без Донбасса и Одессы? Мы возьмем! Это всегда было наше, и все это было смоделировано из Санкт-Петербурга, а не из Киева. О каком компромиссе говорит Кучма? О компромиссе поставить у ворот России «Великую Польшу»?

29 ноября, понедельник . Искусство начальника состоит только в том, чтобы не давать людям того, чего они не могут сделать. И по возможности — везде облегчить результат. Я отчетливо сознаю, что если надо позвонить в министерство, то лучше позвонить мне самому, нежели Михаилу Юрьевичу, мне для этого надо сделать один звонок, в крайнем случае — пять, а ему — десять или пятьдесят, прежде чем его соединят с начальником.

С 12 утра занимался всем, что связано с проверкой пожарниками общежития. Пожарники, конечно, сошли с ума. Я понимаю также — общежития и институты горят один за другим, но пожарники совершенно безумно расставляют свои грозные пункты. Например, пишут: уберите турникет при входе, и не удосуживаются обнаружить рядом с турникетом огромную, распахивающуюся наружу металлическую решетку — ворота. В общем, я собрал всех заинтересованных людей и начал постепенно всё исправлять: ставить сроки, вырабатывать технологию, выявлять материальную заинтересованность. В том числе надо распилить 50 решеток на окнах. Но всё, кажется, получится.