Сергей Есин - Дневник, 2004 год

Утром же занимался Интернетом и пришел к выводу, насколько косны и не заинтересованы в конечном, дальнейшем процветании нашего института наши преподаватели. Мы их никогда не били рублем, никогда не заставляли задуматься о том, что их зарплата зависит от количества студентов, которое мы имеем. В Интернете, на нашем сайте, существующем уже несколько лет, совершенно чистыми остаются и кафедра общественных наук, и кафедра зарубежной литературы, и кафедра литературы XIX века. А слависты, двое из них, видимо самые честолюбивые — Л. Скворцов и М. Иванова — на сайте своей кафедры обозначили только себя, а что касается всех остальных, — хоть трава не расти.

В три часа поехал на последнее в этом году заседание экспертов по драматургии. Я уже писал о пьесах, которые мне понравились. Но на этот раз то, что приглянулось мне, в основном не прошло. Не прошла, кстати, и Гремина со своим «Театром ДОК». В рецензии я помянул, что мне не близка идея всех проигравших в этой войне. Но идея эта, либеральная, на Западе очень популярна: все, дескать, проиграли, нет победителей и побежденных. Биологически я не могу забыть кое-чего, что делали с нашими соотечественниками, а Греминой следовало бы не забывать того, что делали с людьми, близкими ей по крови. Тем не менее почти всё уже забыто. Как крестовые походы. Сергей Иванович Худяков достаточно жёстко говорил именно об этом проекте. Время демократии и либерализма — делайте, что хотите, но в данном случае не за государственные деньги.

Дома весь вечер смотрел Украину. Мне кажется, что угроза украинского раздела очень сильно взволновала даже и самую либеральную украинскую общественность. Для России раздел этот — тоже не лучший вариант, но у многих есть все-таки ощущение, что Донбасс, Одесса, Николаев не исконные запорожские земли, что безбрежные, как море, шаровары — не символ этих краёв.

Очень некрасиво ведет себя Кучма, все время говоря о компромиссе. Какой здесь компромисс? Если один выиграл, то другой проиграл. Если кто-то вбросил три миллиона голосов — а попробуйте сделать это незаметно, то скажите, кто вбросил, и объявите победителя, проявите хоть отчасти мужскую волю. Мне кажется, что Кучма всё время ходит с мокрыми штанами. Впрочем, это уже известная нам форма советского сервилизма.

30 ноября, вторник . Утром заседал в министерстве культуры на коллегии по наградам. Всё прошло быстро, за три часа, и произвело на меня хорошее впечатление. Я еще не совсем огляделся, но справа от меня увидел Смелянского и Армена Медведева, напротив — Гараняна и всё знающего Пашу Слободкина. Ведет — Надиров, прекрасно понимающий состояние искусства Ленинграда, люди все чрезвычайно компетентные и знающие. Наконец-то в министерстве культуры появился фильтр, который может чётко определить, достоит ли человек звания народного артиста России или заслуженного деятеля культуры. Народу было довольно много, поэтому есть какая-то определенная объективность. По крайней мере, и главному хореографу Кубанского хора, и главному хормейстеру звание народного артиста присвоили. Не без моего, кстати, нажима. Я этот коллектив видел в Иркутске, когда гостил у Распутина.

Днем обсуждали Марка Гасунса. Я послушал семинар на гипотетическом опросе всех ребят: что бы они выбрали из украинской эпопеи для рассказа, очерка, романа? Дескать, сидит в издательстве большой скучающий начальник, а вы приходите к нему со своей идеей. Каждый должен был объяснить в двух словах — концепцию и заголовок. Кое-что было интересно. Но сам я сказал ребятам, что писал бы только о том огромном честолюбии, сжигающем главных персонажей, которые даже во вред стране готовы настаивать на своем праве и желании рулить. А тем временем с корабля летят паруса, трещат борта, ломается руль. Вообще-то, меня интересует только одна личность — Юлия Тимошенко, особенно в разрезе её замечательной коммерческой деятельности. Она для меня главная героиня. Кстати, по телевидению сообщили, что она практически не может выехать ни в одну страну мира, в России её приглашает зайти в гости прокуратура, а в Америке уже сидит её подельник. Вот, как говорится, такие дела.

Что касается Марка, то за три с половиной года он, конечно, великолепно выучил язык. Его проза образна, изысканна, он много пишет о детстве и о своих юношеских переживаниях. Но проза эта холодная, это проза человека с лупой, нежели человека страстного. Добротный писатель получился. А вот писателя с большой буквы — еще нет, нет писателя с выраженным сознанием и собственной душой. Хотя, в принципе, проза Марка духовна, хотя и не одухотворена.

Вечером — 50 лет Саше Клевицкому. Поехал на вечер в Концертный зал «Россия». Это длилось довольно долго, три часа. Самым талантливым образом Саша сыграл роль большого композитора. Из концертных номеров более всего мне понравился, естественно, Витас и то, как пела Анна Резникова. Когда певица думает о душе, а не о том, как у нее руки-ноги двигаются и как она подтанцовывает, когда женская страсть — подлинный адреналин, как настоящее сливочное, а не синтетическое масло, — вот тогда и бывает хорошо. Но, в принципе, Саша сделал много, и звание он получил справедливо, — он создал большой образ, где был и подход к людям, и сердечность, и улыбка — слава Богу, это тоже немало. Не Моцарт, но фигура в нашем искусстве вполне определенная. В концерте со знаковой пошлостью, но с лучшими чувствами очень неудачно выступил Лион Измайлов, было произнесено чуть ли не слово «яйца». С банкета я ушел почти сразу же, хотя мне пришлось выступить. Я сидел с полным ртом, и тут меня назвал Коля Денисов, а врать в искусстве я не умею, да и столько о Саше уже наговорили хорошего, что я повернул в иную сторону — принялся говорить о его человеческих свойствах. И, в частности, вспомнил его речь на президиуме РАО, как он призвал тогда идти до конца и воевать с открытым забралом, как гладиатор. Пришлось даже назвать его «московским бультерьером», а кто-то даже произнес: значит, Саша собака?

Но хорошо помню и еще два эпизода этого вечера: когда Семён Резник прочитал стихи о лжедрузьях (тема, на которую я много думаю), и когда Александра Николаевна Пахмутова в своем слове сказала, что главное свойство мужчины в творчестве — умение отказаться. Я очень хорошо запомнил эти ее слова, жаль, что не знал, вернее, не до конца понимал эту идею раньше. Отказываться от лишнего, отказываться и отказываться.

Конец ноября и весь декабрь — это самое тяжелое для меня время: конец года, конец семестра, театральный сезон в разгаре, все после лета стараются закончить свои дела, а я, бедный, никому, как всегда, не могу отказать. Я отчетливо понимаю, что когда-нибудь человек, сунувший нос в мой Дневник, скажет: «Ах, Сергей Николаевич, милый уставший лицемер, какую прелестную светскую жизнь он ведет!» Даже В.С., до которой уже стало доходить, что эти мои «удовольствия» и «стремления к искусству» на самом деле разведка того мира, в котором я живу, еще и кусок моей работы, и вот даже она, как воспитанница и небожитель 60-х годов, воспринимает заграницу, поход в театр, званый обед — как нечто близкое к удовольствию. С каким бы наслаждением я это «удовольствие» променял на то, чтобы сидеть дома, смотреть в окно на падающий снег, поливать цветы, весь день что-нибудь есть, то и дело подходить к компьютеру или к пишущей машинке… Вот так я и живу.