Сергей Есин - Дневник, 2004 год

Убедительно прошу Вас, глубокоуважаемый Вячеслав Александрович, не лишать институт этой привилегии и в дальнейшем. Согласимся, что культура — это тоже здоровье народа и фактор его национальной безопасности.

С уважением и признательностью –

Сергей ЕСИН,

ректор Литературного института,

секретарь правления Союза писателей России,

Заслуженный деятель искусств РФ,

профессор.

Большого Букера присудили Василию Аксенову. Всё это происходило, как и в прошлом году, на Смоленской площади, в ресторане гостиницы «Золотое кольцо». Я, конечно, помнил, куда идти, все сияет огнями, везде толпится народ, но все-таки у входа заколебался — увидел человека в эдакой фасонной накидке и позолоченной тюбетейке. И тут же подумал: «не мелковат ли стал в гостинице швейцар?» Спросил, где этот самый зал «Суздаль»? Швейцар обернулся — и оказалось, что это Людмила Улицкая. Новый имидж или творчество, действительно, фантастически истощает!

В шорт-листе было заявлено пять или шесть человек: Аксенов, Курчаткин, Слаповский, Петрушевская. Как всегда безукоризненно элегантный Игорь Шайтанов всё это объявлял, но на этот раз не было постоянной английской представительницы баронессы Никольсен, она в Евросоюзе, голосует по поводу вхождения Турции в ЕС. Вообще надо внимательно думать и внимательно на все смотреть — куда и зачем ты ходишь. Не каждую еду, чтобы не превратиться в лакея, стоит есть, и не на каждое собрание ходить.

Уже внизу, в вестибюле, а зал «Суздаль» на втором этаже, увидев мужественного классика Аксенова, я прошел как-то сторонкой, потому что совсем недавно очень резко отозвался о фильме «Московская сага». Но необходимо выработать в себе принципиальное мужское качество, мужское начало характера — не робеть и при всех условиях быть готовым держать удар. А тут — новая многозначительность: Букеровская премия — это дитя образования «Россия — открытое общество», то есть существует на деньги Ходорковского. Мне потом М.О.Чудакова, мы сидели с нею за столом, справедливо говорила о том, как много Ходорковский сделал для поддержки детских домов, для культурных мероприятий, для образования. Я это понимаю, но не могу не вспомнить давнюю статью в «Труде» о том, как, почувствовав определенную зыбкость, Ходорковский пытался так же точно действовать и в Америке — войти в круг больших жертвователей, так сказать, в круг самого высокого общества, но, кажется, это общество не вполне его приняло — богачам уже во втором поколении не совсем безразлична причина возникновения денег. Ходорковский, я думаю, ошибочно полагал, что громкое имя всеобщего благотворителя способно защитить… В общем, изысканная закуска, лежащая на тарелке, — икра, белая и другая рыба, кусок авокадо и еще какие-то экзотические овощи, включая спаржу, — всё это оплачивалось деньгами Ходорковского. Так литераторы едят, воистину, един раз в году.

Выступала, как и в прошлом году, Ирина Ясина, дочь бывшего министра экономики. Она говорила о Ходорковском, о том, что ему всего 41 год, что уже год он сидит в тюрьме, а Платон Лебедев — полтора года; что здоровье того и другого уже подточено узилищем. Объективно мне всех жалко. Жалко и этих людей. Что касается самого выступления Ясиной, то заслуживает уважения ее преданность, я бы сказал — преданность почти собачья. Это не так часто в нашем мире встречается. Но только что она защищает: близкого ей человека, образ жизни, которого она не имела раньше, или, как уверяет закон, жуткое бесчеловечное воровство, грабеж всего общества! Не с этого ли благочестивого воровства началось обнищание всего общества?

Как я уже писал, рядом со мной сидела Мариэтта Омаровна. Я клялся, что больше писать о ней в Дневниках не буду, но не мог не слушать её, она говорила очень интересно, ведь у меня с ней очень много гуманитарных точек соприкосновения. Она высказала свою теорию: меня она считает выше лагеря тех людей, к которым я примкнул. Как она предполагает, это вызвано тем, что во времена, когда происходило подобное деление, я, дескать, просчитал, что в этом лагере могу быть одним из первых, а в том — демократическом — рассчитывать на первенство хоть и мог, но уверенности не было. Я думаю, что она тут совершенно не права: я не из тех людей, которые все высчитывают, у меня был скорее интуитивный выбор, я как простой мужик, который идет из каменного дома ночевать в свою избу. М.О. говорила еще много интересного, но всего не запомнишь.

Напротив меня сидела дочь председателя жюри Войновича. Я сразу же ей сказал, что я — несогласный читатель её отца. А М.О., кстати, многие годы дружит с Войновичем, и она не согласна с ним в отношении Солженицына, но они никогда о нём не говорят. Я заметил, что так жить не умею: если не согласен — говорю об этом сразу.

Подали горячую закуску. Это некий блин, перевязанный сверху как бы ленточкой, а внутри то ли тушеные почки, то ли тушеная печенка — вкусно неимоверно. Но после этого у меня начал болеть живот. То ли Бог наказал меня за то, что я по недомыслию съел скоромное в Рождественский пост, то ли нет, но еще раньше, во время закуски, я подумал — гораздо нравственнее, с большим доверием к Богу в пост съесть кусок сала, чем употреблять эти дорогие рыбные разносолы. Да кто в наше время ест подобные вещи? Ну да ладно.

Атмосфера накалялась. Курчаткину дали диплом за участие в финале, уже выяснилось, что другая финалистка — Петрушевская — не пришла. Объявили студенческий Букер, судьями стали студенты РГГУ, не чуждые Ходорковскому, и тут я опять удивился. За роман «Рахиль» или «Ревекка» его получил Геласимов. Вот пострел, как точно стреляет по намеченным целям!

Стали разносить горячее. Я заранее выбрал рыбу, которая называется, кажется, дорада (о ней и в литературе есть). Это маленькая вкусная рыбка почти без костей. Другие гости сделали иной выбор, им принесли по большому куску баранины на рёбрышках, И вот в этот момент и объявили, что Букера выиграл Василий Аксёнов. Я пошел на пресс-конференцию в зал «Есенин», пропустив десерт. Мне хотелось повидаться с двумя членами жюри: Лёшей Быковым из Екатеринбурга, с которым когда-то встречался во Владивостоке, и с Никитой Елисеевым, книгу которого я недавно прочёл. Я отчетливо представляю сам, как мы великодушно принимаем комплименты и поздравления — и точно так же принял их Елисеев, невысокий, худощавый молодой человек, сказавший мне, что в свое время зачитывался моими «Мемуарами сорокалетнего». Может быть, я действительно такой известный писатель? Лёша Быков немного постарел, но, в общем, всё такой же живой. Журналистов была тьма. Аксенов, сурово глядя в телевизионные камеры, сказал, что наконец-то получил первую свою премию, упомянул, естественно, о некоем узнике. Долг платежом красен. Твердо решил, уходя с Букера, прочесть роман Аксенова «Вольтерьянцы и вольтерьянки».