Владимир Голяховский - Путь хирурга. Полвека в СССР

— Я могу дать тебе русские рубли, а ты отдашь мне в Болгарии вашими левами.

Ему как раз нужны были деньги на покупку охотничьего ружья, и он согласился на обмен.

Как обещал, Желев прислал нам приглашение на всю семью — с сыном. Для получения разрешения на выезд в любую страну полагалось иметь характеристику с места работы, указать в анкете, в какие страны уже выезжал, и представить рекомендацию райкома партии. В социалистические страны это была чистая проформа, но ее не обойти. Всем в райкоме задавали политические вопросы — проверяли благонадежность. Когда я пришел в свой райком, то попал прямо в кабинет моей пациентки — инструктора райкома. Она обрадовалась мне, мы поговорили о ее здоровье, о семье.

— Ну, давайте вашу характеристику, я поставлю печать и попрошу секретаря подписать.

Но когда Ирина пошла просить характеристику у своего директора Адо, этот пожилой академик с издевкой ответил своей молодой сотруднице:

— Я не напишу вам характеристику.

— Почему, Андрей Дмитриевич?

— Не напишу, и все. Вы уже были в Чехословакии и Германии. Что это вы разъездились по заграницам? Это, знаете ли, пахнет политической неблагонадежностью.

Замечание было глупым, оскорбительным и даже дискриминационным. Что можно против этого делать? Ирина пришла домой, чуть не плача:

— Наша поездка срывается — этот изувер, эта сволочь Адо не хочет дать характеристику.

Упрашивать его было и бесполезно, и унизительно. Я кинулся к своей знакомой в райкоме, объяснил ей ситуацию. Она взяла мою характеристику, посмотрела на нее:

— Впишите вот сюда, на пустое место как раз над печатью и подписью секретаря: «дано разрешение на выезд с женой Ириной и сыном Владимиром».

Очень деловой «партийный» совет. Я так и сделал, и мы получили заграничные паспорта. Ирина на работе написала заявление об уходе в отпуск, отказать в этом директор не мог. Но потом он узнал, что она все-таки уехала в Болгарию, и терялся в догадках:

— Наверное, у нее есть какая-то очень мощная рука в высоких сферах, если ей разрешили ехать без характеристики.

Вернувшись, она не стала его разуверять.

Мы ехали поездом, вагон был не очень чистый и неудобный, а в грязном вагоне-ресторане никакого выбора еды — холодные котлеты и черствый хлеб. В первом болгарском городе Русе мы пересели в болгарский поезд, чтобы ехать вдоль черноморского берега на курорт «Слынчев Бряг» (Солнечный Берег). Какая приятная разница с советским поездом — вагон меньше, но чище и удобней, а когда пошли в вагон-ресторан, то его чистота, сервировка и обилие выбора в меню нас просто поразили. Кончилась «немытая Россия» — началась Европа.

Мы приехали теплым вечером, и еще теплее встречали нас на перроне Желю Желев с женой Ваней и дочерью Мариетой, и Любомир Бучков с женой Марией и сыном Атанасом. Они сняли нам номер в гостинице на берегу, рядом с их номерами. Прямо с первого вечера мы поражались удобству жизни и обилию продуктов в Болгарии — по сравнению с жизнью в Союзе. Мы провели с болгарскими друзьями один из самых приятных отпусков в нашей жизни, ездили на их двух машинах по стране, были на знаменитом месте битвы русских войск «Шипка», были в горах Пампорово, жили в Пловдиве и закончили в столице Софии. Болгария — красивая и удобная страна, а все болгары, которых мы встречали, — добрые и дружелюбные люди. Возвращались мы с группой советских туристов и рассказывали им о своем путешествии. Они слушали как зачарованные: «А нам ничего этого не показывали».

Но самое главное — в Болгарии мы обрели друзей на всю жизнь. Несколько раз потом Желев приезжал к нам в Москву, мы ездили к нему. Когда мы стали профессорами, мы обменивались с ним опытом работы.

Директор Московского крематория называл мотоциклистов «полуфабрикатами». Сколько их погибло на загруженных движением улицах Москвы, сколько было покалечено! Одной из жертв стал Валерий Брумель, олимпийский чемпион, чемпион и рекордсмен мира по прыжкам в высоту. Поздно ночью осенью 1965 года он ехал пассажиром на мотоцикле приятеля, они мчались, асфальт был мокрый и скользкий, мотоцикл занесло, Брумеля отбросило в сторону, правая нога с силой ударилась о фонарный столб — произошел открытый перелом костей над голеностопным суставом, оголенные сломанные кости торчали из раны.

Для бухгалтера такой перелом мог бы не считаться очень большой бедой, но для двадцатитрехлетнего профессионального атлета с мировым именем это была трагедия. Валерий Брумель был настолько знаменит, что, несмотря на отсутствие официального сообщения в прессе, весть о его переломе мгновенно разнеслась по Москве, потом по всему Союзу, потом по всему миру. Два последних года перед той трагедией он был признан лучшим атлетом мира и получал за это призы королевы Елизаветы II. Его рекорд 2 метра 29 сантиметров не был побит после него еще восемь лет. А он долгое время лечился в разных больницах и перенес двадцать девять операций на сломанной ноге.

Сразу после повреждения его привезли в Институт скорой помощи имени Склифосовского. Его хирургом был Иван Иванович Кучеренко, опытный травматолог. Задача срастить кости была трудная — они были раздроблены, рваная рана кожи и мышц была загрязнена, и возникла инфекция. На ногу Брумеля наложили гипсовую повязку, а над раной вырезали в гипсе «окно» — отверстие, через которое можно видеть и лечить рану. Это было обычное лечение. Доктор Кучеренко много раз делал операции — вынимал мелкие отломки кости. Одно время рана как будто начала зарастать. Больной был избалован славой, молодой, нетерпеливый, он не хотел лежать в больнице. Его выписали в гипсовой повязке и на костылях, дали строгий совет — не наступать на сломанную ногу, не травмировать ее. Брумель совета не послушал, через гипс просочилась кровь. Опять его положили в институт Склифосовского, на этот раз состояние ноги ухудшилось, началось глубокое нагноение костей — остеомиелит. Брумеля осмотрели несколько знаменитых профессоров и снова делали операции — не помогало. Приговор был один: надо делать ампутацию ноги. На это он согласиться не мог.

Директор Волков предложил перевести Брумеля в отделение спортивной травмы нашего института. Заведовала отделением профессор Зоя Миронова, в прошлом спортсменка. Почему Волкову пришла идея перевести Брумеля к ней? Никакой логики в этом не было: у Брумеля была не спортивная травма, а тяжелый перелом с остеомиелитом. Миронова таких больных никогда не лечила. И никто в институте лечить таких больных по-настоящему не умел, даже профессор Каплан. Взять Брумеля в наш институт было безответственным решением, даже преступным — оно обрекало его на ухудшение. Но Волкову и Мироновой хотелось иметь у себя знаменитого больного, чтобы на них упала его слава. К тому времени в журналах довольно много писали о Брумеле и его врачах. Волков и Миронова старались создать через прессу впечатление, что знаменитый прыгун у них поправится и опять будет выступать в соревнованиях.