Василий Ардаматский - Две дороги

Больше с ним никто не спорил, как видно, все считались с мнением этого человека, и стол затих в нелегком раздумье.

Заимов вспомнил этот застольный разговор, слушая по радио первое сообщение о Мюнхенском соглашении, по которому Чехословакия была отдана на растерзание Гитлеру. Бенеш бежал из страны, никого не перехитрив. Но к зиме 1938 года Мюнхен уже не был неожиданностью. Еще за год до этого Гитлер в одной из своих программных речей заявил, что раздробленная Восточная Европа должна быть объединена идеей великой Германии и новой Европы, иначе она обречена на гибель. Это не было словами, брошенными на ветер. Гитлеровцы в этих странах действовали все активней и наглей. В Венгрии царил откровенный фашист Хорти. В стране вводились фашистские законы по образцам гитлеровских. За это Гитлер преподнес своим венгерским последователям Южную Словакию и Закарпатскую Украину.

Австрия превратилась в германскую провинцию. В Румынии была установлена королевская диктатура и под ее прикрытием — жесточайший фашистский режим. Нечто похожее Заимов наблюдал и у себя в Болгарии. Все последние правительства проводили фашизацию страны, а гитлеровцы действовали в Болгарии совершенно открыто, прибирая к рукам и экономику и политику.

Но Заимов знал и другое. Во всех уголках страны все активнее становилось сопротивление фашизму. Болгарская рабочая партия, в которую вошли коммунисты, бесстрашно звала народ на борьбу с фашизмом. Заимов постоянно слышал этот зов и считал делом своей чести отвечать на него действием, борьбой, хотя не раз испытывал томящее чувство, что остановить происходящее невозможно. Он решительно подавлял в себе это чувство, стараясь еще активнее делать свое дело. И он не забывал слов русского полковника о том, что силу и веру нужно черпать в своем народе.

Перед антифашистами Чехословакии встал вопрос наипервейшей важности — установить связь со своими руководителями, которые в силу ряда обстоятельств оказались оторванными от страны и находились в Советском Союзе. Заимов уже не раз время от времени выполнял отдельные поручения чехословацких друзей, помогая им связаться с Москвой. Но сейчас эту связь нужно было сделать действующей постоянно, бесперебойно.

Заимов выехал в Чехословакию. Цель — коммерческие дела его конторы. Маршрут был выбран через Югославию и Венгрию. Въезд в Югославию не был затруднен опасными формальностями, а там, в Югославии, тоже было нетрудно получить транзитную визу в Чехословакию, тем более что на руках у Заимова было приглашение от крупной чехословацкой торговой фирмы прибыть для переговоров.

По дороге Заимов внимательно наблюдал, что делается в странах, через которые он ехал, разыгрывая роль наивного в политике коммерсанта, разговаривал с попутчиками... На станционных зданиях в Югославии еще висели плакаты, связанные с выборами в Народную скупщину. Заимов уже знал, что эти выборы оказались полной фикцией. Оппозиция к нынешнему курсу страны получила более 40 процентов голосов, но по хитрому избирательному закону это предоставляло им непропорционально малое число депутатских мест.

На маленькой станции, уже недалеко от Белграда, в купе к Заимову подсел рослый старик. Его многочисленные чемоданы еле успели впихнуть в вагон, и, когда поезд тронулся, он с помощью Заимова размещал их в купе. Наконец они сели, и старик, вытирая лицо платком, спросил:

— Вы в Белград?

— Да, но потом еще дальше, в Прагу.

— Один черт, — проворчал старик и, внимательно посмотрев на Заимова, добавил: — Я тоже в Белграде не задержусь. Еду в Америку.

— Далекая дорога, — улыбнулся Заимов.

— Но, кажется, единственная, — проворчал старик.

Заимов все уже понял, но хотел, чтобы старик разговорился.

— В Америке, конечно, условия жизни завидные, — сказал Заимов.

— Для кого как! — покачал головой старик. — У меня там младший брат. Тридцать лет назад бросился туда за счастьем, сейчас работает швейцаром в отеле — вот и все его счастье.

— Тогда чего же едете туда вы, да еще в такие преклонные годы? — наивно удивился Заимов.

Старик долго не отвечал, смотрел в окно и вдруг резко повернулся к Заимову и сказал сердито:

— Хочу умереть спокойно... — Он смотрел на Заимова, сдвинув к переносице кустистые, еще черные брови, под которыми поблескивали черные глаза. — Вы кто? — вдруг спросил он.

— Болгарин, коммерсант, — охотно ответил Заимов.

Под усами старика губы сложились в усмешку.

— Коммерция — дело выгодное во все времена.

— Сейчас дела идут плохо, — вздохнул Заимов. — Я торгую овощами и фруктами, в ходу товар другой.

— Совестью сейчас торгуют! Совестью! — гневно проговорил старик. — И покупатели на этот товар денег не жалеют.

— Не понимаю. — Заимов наивно и вопросительно смотрел на собеседника.

— Может, вы скажете, что в вашей Болгарии не торгуют этим товаром? Я-то газеты читаю. — Старик пристально смотрел в глаза Заимову.

— Но я торгую овощами, — улыбнулся Заимов.

— И думаете, это дает вам право жить спокойно? — гневно спросил старик.

— Сейчас спокойно никто не живет — такое уж время, — ответил Заимов.

— Люди, продавшие совесть, живут прекрасно, — категорически заявил старик. — Их жизненное кредо: после нас хоть потоп.

— Такие есть и у нас, — кивнул Заимов. — Народ их знает и не любит.

— Любит не любит — это дамские разговоры, а они делают свое гнусное дело и на народ плюют, — со злостью возразил старик.

Заимов помолчал. Все-таки осторожность была необходима.

— Я занимался политикой, и, может, поэтому мне все виднее, — несколько успокоясь, заговорил старик, глядя в окно. — Был молодой, как все сербы, горячий, и, когда образовалось наше объединенное королевство и сербы получили в нем контрольный пакет акций власти, я занялся политикой. Но я не лез на высокую лестницу, да и не стремился к этому. Я действовал только в своем городке. И служебное мое положение более чем скромное — я всего лишь учитель, и только вот недавно стал директором школы. Я верил, черт побери, что политика — дело сложное, но святое. За десять лет от этой веры не осталось и следа. Все продается, все покупается. Последние годы я верил уже только в одно, что с грязным фашизмом Югославия дела иметь не будет. Черта с два! В прошлом году мы подписали договор о вечной дружбе с Муссолини, а сейчас у нас своими людьми стали господа из Берлина.

— Я об этом не слышал, — подлил масла в огонь Заимов.

— Все очень просто, — пояснил старик. — Мы экономически были тесно связаны с Австрией. Теперь Австрии нет. Это немецкая провинция. Австрийские капиталы стали немецкими, значит, добро пожаловать к нам, гости из Берлина. И те не заставили себя ждать. Что я должен говорить об этом людям в своем городе, которые мне верили. Что? — Старик снова распалился, но его рассказ оборвался внезапно — в купе открылась дверь, и в ее проеме возникли два жандарма.