Георгий Бердников - Чехов

Так же сложно построено и итоговое размышление о мужицкой жизни, органически связанное с воспоминаниями Ольги обо всем том, что ей довелось пережить в истекшую страшную зиму. Да, было очень тяжело, но почему-то прежде всего на память ей приходит, как плакали мужики, когда хоронили Николая, как у каждой избы, когда его несли через деревню, заказывали панихиду.

Непосредственным продолжением и развитием этих мыслей Ольги и оказывается последующий монолог: "В течение лета и зимы бывали такие часы и дни, когда казалось, что эти люди живут хуже скотов, жить с ними было страшно; они грубы, нечестны, грязны, нетрезвы, живут несогласно, постоянно ссорятся, потому что не уважают, боятся и подозревают друг друга. Кто держит кабак и спаивает народ? Мужик. Кто растрачивает и пропивает мирские, школьные, церковные деньги? Мужик. Кто украл у соседа, поджог, ложно показал на суде за бутылку водки? Кто в земских и других собраниях первый ратует против мужиков? Мужик. Да, жить с ними было страшно, но все же они люди, они страдают и плачут, как люди, и в жизни их нет ничего такого, чему нельзя было бы найти оправдания. Тяжелый труд, от которого по ночам болит все тело, жестокие зимы, скудные урожаи, теснота, а помощи нет и неоткуда ждать ее. Те, которые богаче и сильнее их, помочь не могут, так как сами грубы, нечестны, нетрезвы и сами бранятся так же отвратительно; самый мелкий чиновник или приказчик обходится с мужиками, как с бродягами… Да и может ли быть какая-нибудь помощь или добрый пример от людей корыстолюбивых, жадных, развратных, ленивых, которые наезжают в деревню только за тем, чтобы оскорбить, обобрать, напугать?" И далее опять переход непосредственно к мыслям Ольги, которая вспомнила в заключение еще и о том, как водили Кирьяка наказывать розгами, и как теперь, когда она уходит из деревни и все оглядывается на избы, ей больно и жалко всех этих людей.

"Моя жизнь" и "Мужики" явились главным итогом жизни писателя среди народа, итогом пристального изучения крестьянского быта и нравов в процессе врачебной и общественной деятельности, близкого знакомства с малярами и плотниками, каменщиками и землекопами, рабочими и подрядчиками, местной администрацией и земскими деятелями, сельским духовенством и учителями. Жизненный опыт, накопленный в Мелихове, послужил материалом также и для многих последующих его произведений. Однако жизнь в деревне подходила к концу. Еще до выхода в свет "Мужиков" наступил кризис. Давний туберкулезный процесс дал, наконец, знать о себе с неумолимой остротой и силой. Писателю пришлось думать о том, как вновь менять устоявшийся уклад и строй всей своей жизни.

21 марта 1897 года погода была отвратительная, чувствовал себя Антон Павлович плохо, нужно было бы отсидеться дома, но он собрался ехать в Москву, думая оттуда направиться в Петербург, где нужно было позировать художнику Бразу. Получив согласие Чехова, Третьяков заказал Бразу портрет писателя для своей картинной галереи. В Москве находилась Авилова, приехавшая в гости к брату. Чехов пообещал повидаться с ней. Лидия Алексеевна очень хотела этой встречи. Она так и не могла до конца разобраться в своих чувствах и намерениях, была обижена, что они не поговорили, когда Антон Павлович последний раз был в Петербурге, и вот теперь с нетерпением ждала его приезда.

21 марта Антон Павлович в Москву не поехал. Началось кровохарканье. Утром 22-го тоже чувствовал себя плохо, но в этот день был съезд сценических деятелей Москвы, и утром он все же уехал. Днем был на съезде в Малом театре, а оттуда вечером пошел с Сувориным обедать в ресторан. Тут у него началось обильное легочное кровотечение. Чехов спросил себе льду, и они, не начиная обеда, уехали к Суворину в гостиницу "Славянский базар". Вызвали врача Н. Н. Оболонского. В этот вечер писатель впервые был подвергнут врачебному осмотру.

Все это произошло в субботу. Где Чехов провел воскресенье 23 марта, не вполне ясно. Посланные в воскресенье записки, в том числе вторая записка доктору Оболонскому, помечены уже адресом не "Славянского базара", а "Большой московской гостиницы". Однако в письме к Авиловой, направленном ей в понедельник 24 марта, Чехов, рассказывая о том, что с ним произошло, пишет, что он пролежал более суток "и теперь дома, т. е. в Больш[ой] моск[овской] гостинице". И в дневнике Суворина помечено, что ушел он от него утром в понедельник 24 марта. Видимо, воскресенье Антон Павлович провел все же у Суворина, куда повторно и приходил к нему доктор Оболонский. Врач сказал Чехову, что у него "желудочное кровотечение", но, по воспоминаниям Суворина, Антон Павлович, молча выслушав этот диагноз, потом заметил, что так и говорят обычно для утешения больного, но он-то хорошо знает, что у него чахотка.

Понедельник 24 марта прошел в различных деловых встречах, а в 6 часов утра 25-го у Чехова вновь началось обильное кровотечение. Утром Оболонский посетил на дому профессора А. А. Остроумова и получил от него визитную карточку, на которой было написано: "Принять в клинику А. П. Чехова". В тот же день Чехов был доставлен в больницу. Суворин дважды побывал в этот день у Чехова и в дневнике записал: "Как там ни чисто, а все-таки это больница и там больные… Чехов лежит в № 16, на 10 №№ выше, чем его "Палата № 6", как заметил Оболонский. Больной смеется и шутит по своему обыкновению, отхаркивая кровь в большой стакан. Но когда я сказал, что смотрел, как шел лед по Москве-реке, он изменился в лице и сказал: "Разве река тронулась?" Я пожалел, что упомянул об этом. Ему, вероятно, пришло в голову, не имеет ли связь эта вскрывшаяся рtка и его кровохарканье? Несколько дней тому он говорил мне: "Когда мужика лечишь от чахотки, он говорит! "Не поможет. С вешней водой уйду".

В клинике Чехов пробыл 15 дней. Кровохарканье прекратилось на десятый день, и все это время он должен был лежать молча со льдом на груди. Но режим выдерживался плохо. У него много посетителей, о допуске которых он сам же и хлопочет. Дважды побывала у него Авилова, хотя врачи очень не хотели пускать ее к больному. На свидании настоял Чехов.

26 марта приехала из Мелихова Мария Павловна и тут впервые узнала от Ивана Павловича о болезни брата. В тот же день она была в клинике. Там она видела сделанный врачами рисунок легких ее брата. "Они были нарисованы синим карандашом, а верхушки их заштрихованы красным". В последующие дни она регулярно навещает брата.

Мария Павловна не сомневалась, что Авилова всю свою долгую жизнь (она скончалась в 1943 году) любила ее брата. Но она считала ее писательским домыслом рассказ о пробивавшихся ответных чувствах Антона Павловича. Мария Павловна приходила к этому заключению на основании слов самой Авиловой, которая признавалась, что не знала, как относился к ней Антон Павлович. Однако это не помешало Марии Павловне отметить в своих воспоминаниях, что брату приносили много цветов, но на его столике стояли только те цветы, которые подарила ему Лидия Алексеевна. Это свидетельство подтверждается письмом Чехова. 28 марта он писал Авиловой: "Ваши цветы не вянут, а становятся все лучше. Коллеги разрешили мне держать их на столе. Вообще Вы добры, очень добры, и я не знаю, как мне благодарить Вас".