Георгий Бердников - Чехов

Надо понять Тургенева, эта своеобразная философия рождалась в процессе мучительного осмысления уроков крушения буржуазной революции 1848 года, в обстановке зреющих в России бурных событий шестидесятых годов. И все же несомненно, что она отражала не только чувство преклонения перед людьми, дерзавшими брать на себя задачу "исправлять зло и защищать притесненных на всем земном шаре", но и изрядную долю скептицизма в отношении тех идей, которые их вдохновляли на подвиг, скептицизма и фатализма.

Как отнесся Чехов к этой философии? Думается, что достаточно холодно. Очень это было непохоже на его натуру, натуру не только самоотверженную, но и очень трезвую.

Уже в юности Чехов неопровержимо доказал, что умеет следовать своим нравственным принципам последовательно и самоотверженно, умеет отстаивать их смело и непреклонно. Вместе с тем была присуща ему деловая расчетливость и практичность трудового человека, твердая вера в силу человеческого разума и воли.

Пожалуй, можно сказать еще более определенно. Чехов потому и проявляет такую последовательность и самоотверженность в отстаивании своего идеала, что верит в разум и волю человека, непоколебимо верит даже тогда, когда терпит поражение, когда убеждается в своем бессилии, например, в тщетности своих стараний спасти безвольного, губящего свой талант брата Николая.

Не нужно, однако, понимать сказанное в том смысле, что к концу семидесятых годов Чехов обладал уже сложившимся мировоззрением. Нет, конечно. Да, в это время отчетливо проявляются существенные особенности взглядов писателя, которые многое предопределяют в его последующем творческом пути. Но на рубеже восьмидесятых годов было в его взглядах немало и противоречий, немало юношески наивного и незрелого.

В 1889 году в письме к Суворину с глубокой горечью Чехов говорил о том, что разночинцы ценою молодости покупают то, что писатели-дворяне брали у природы даром. И предлагал Суворину написать рассказ о том, "как молодой человек, сын крепостного, бывший лавочник, певчий, гимназист и студент, воспитанный на чинопочитании, целовании поповских рук, поклонении чужим мыслям, благодаривший за каждый кусок хлеба, много раз сеченный, ходивший по урокам без калош, дравшийся, мучивший животных, любивший обедать у богатых родственников, лицемеривший и богу и людям без всякой надобности, только из сознания своего ничтожества, — напишите, как этот молодой человек выдавливает из себя по каплям раба и как он, проснувшись в одно прекрасное утро, чувствует, что в его жилах течет уже не рабская кровь, а настоящая человеческая".

Надо очень осторожно подходить к этим строкам. Конечно же, Чехов говорит здесь не только о себе, о своей жизни, но и о том, что характеризовало всю окружавшую среду. И все же в первую очередь это сказано о своем пути в большую литературу, столь непохожем на путь писателей-дворян.

Когда же был тот день, что принес писателю ощущение обновления, когда почувствовал он, что в жилах его течет не рабская, а человеческая кровь? Мы видели, процесс духовного становления Чехова начался уже в Таганроге, откуда он и повел борьбу за новые нравственные принципы в своей семье. Да, в Таганроге, но вот и через десять с лишним лет после этого, в конце восьмидесятых годов, писатель не считает его законченным, находит, что "чувство личной свободы" стало разгораться в нем лишь недавно.

Как ни много было достигнуто в Таганроге, впереди было самое главное, самое трудное — путь неустанных исканий и труда, путь великих свершений и горьких разочарований, путь к невиданным высотам русской и мировой художественной культуры.

Итак, долгожданный аттестат зрелости был получен. Гимназия осталась позади. Однако Чехов не сразу уехал в Москву. Дело в том, что городская управа установила стипендию для уроженцев Таганрога, решивших получить высшее образование. Стипендия небольшая — 25 рублей в месяц, но для Чеховых это было бы, конечно, очень серьезное подспорье. Начались хлопоты, которые к августу 1879 года успешно завершились. Теперь можно было ехать в Москву, и не с пустыми руками. Стипендию выплачивали за треть года, что означало выдачу на руки сразу 100 рублей.

Оставалось получить право на жительство. Антон Павлович числился в это время в мещанском сословии. От мещанской таганрогской управы и надлежало ему получить увольнительный билет. Во "второй день августа 1879 г." билет был подписан мещанским старостой И. Внуковым. В билете было сказано, что "предъявитель сего Екатеринославской губернии, гор. Таганрога, мещанин, Антон Павлович Чехов, отпущен от Таганрогской мещанской Управы для местожительства в разных губерниях России сроком от нижеписанного числа впредь на один месяц.

Если же он в течение льготного месяца не явится, поступлено будет по закону". Тут же сообщались приметы: лет — 19, рост — 2 аршина 9 вершков (около 1 метра 82 сантиметров), волосы и брови — русые, глаза — карие, нос, рот — умеренные, лицо продолговатое, чистое.

Михаил Павлович первый увидел брата. Жили Чеховы тогда в подвальном помещении дома церкви святого Николая на Грачевке (близ Садовой улицы и Самотечной площади). Михаил сидел у дома, и грелся на солнышке. И вот с подкатившего извозчика сошел высокий молодой человек и юношеским баском произнес:

— Здравствуйте, Михаил Павлович!

Было это 8 августа 1879 года. День оказался наполнен веселой кутерьмой — были и объятия, и бесконечные расспросы, и праздничная семейная трапеза, и веселая прогулка по Москве.

Чехов привез не только стипендию. С ним приехали еще и два нахлебника — Василий Иванович Зембулатов и Дмитрий Тимофеевич Савельев, товарищи Антона по таганрогской гимназии. А на следующий день новый сюрприз — появился еще один нахлебник — Николай Иванович Коробов. Все они тоже поступали в Московский университет. Семья сразу возросла, но в материальном отношении жить стало легче. "Конечно, — пишет Михаил Павлович, — прибылей с нахлебников не было никаких: мать брала с них крайне дешево и старалась кормить их досыта. Зато, несомненно, поправился и стал обильнее наш стол".

Вскоре выбрались из подвала. Той же осенью там же на Грачевке переехали в дом Савицкого и разместились на втором этаже. В одной комнате Зембулатов и Коробов, в другой Савельев, в третьей Антон, Николай и Михаил, в четвертой Евгения Яковлевна и Маша. Была и еще одна — общая комната.

В университет Антона Павловича проводил Михаил. Первое знакомство с прославленным храмом науки было обескураживающим. Заявления принимали в старом здании на Моховой в каком-то грязном тесном, прокуренном помещении, забитом молодыми людьми. "Вероятно, Антон ожидал от университета, — пишет Михаил Павлович, — чего-то грандиозного, потому что та обстановка, в какую он попал, произвела на него не совсем приятное впечатление". Видимо, первое впечатление это было сильным. Потом в "Скучной истории" профессор Николай Степанович выскажет на эту тему соображения, безусловно, близкие автору. "А вот мрачные, давно не ремонтированные университетские ворота; скучающий дворник в тулупе, метла, кучи снега… На свежего мальчика, приехавшего из провинции и воображающего, что храм науки в самом деле храм, такие ворота не могут произвести здорового впечатления. Вообще ветхость университетских построек, мрачность коридоров, копоть стен, недостаток света, унылый вид ступеней, вешалок и скамей в истории русского пессимизма занимают одно из первых мест на ряду причин предрасполагающих… Студент, настроение которого в большинстве создается обстановкой, на каждом шагу, там, где он учится, должен видеть перед собою только высокое, сильное и изящное… Храни его бог от тощих деревьев, разбитых окон, серых стен и дверей, обитых рваной клеенкой".