Ярослав Иосселиани - Огонь в океане

— Ждут вашего приказания.

— На какое время планируете бой?

— На завтра после обеда, — не моргнув глазом, ответил Терлецкий.

Шутливое предсказание старшины сбылось. На следующий же день, едва подводники кончили обедать, вахтенный офицер обнаружил вражеский конвой.

Прозвучали колокола громкого боя, подводники кинулись на свои посты. Через переговорные трубы беспрерывно летели доклады, команды, распоряжения. Каждый принялся за свое дело, привычным ухом улавливая команду, идущую в его адрес.

Меньше чем через минуту оружие было готово к бою. Наступила напряженная тишина, которую нарушало лишь бульканье гребных винтов.

Лодка выходила в торпедную атаку.

Конвой фашистов шел вдоль берега в мелководном районе. Для сближения с объектами атаки надо было маневрировать в сторону берега. Это усложняло решение нашей задачи.

Я быстро спустился в центральный пост к штурманскому столику, чтобы взглянуть на карту района. Здесь мое внимание привлек Поедайло. Вид у него был жалкий: руки тряслись, губы отвисли, на лице выступили капельки пота.

— Вы что? — удивленно спросил я.

— Возьмите! — протянув резинку, почти крикнул Косик. — И закусите зубами. По крайней мере не будут стучать...

Поедайло, казалось, несколько пришел в себя.

— Нервы, товарищ командир, извините, пожалуйста, — пробурчал он.

— В ваши годы нервы должны быть стальными! Рассмотрев суда противника, мы разочаровались.

В окуляре перископа различались всего лишь буксир с баржей и несколько катеров охранения.

— Конвойчик, конечно... не слишком солидный, — размышлял между делом Косик, — но такое большое охранение зря не бывает. Груз, должно быть, ценный.

— Утопим, а там видно будет, ценный или нет, — стараясь подавить охватывающее меня волнение, самонадеянно заключил я.

Наша боевая позиция относилась к такому району ведения войны, в котором приказ обязывал топить и уничтожать все суда, независимо от их тоннажа, класса и боевой ценности.

Такой способ боевого использования подводных лодок вполне себя оправдывал. Вражеские моряки испытывали панический страх перед нашими подводными лодками, уничтожавшими буквально все их суда, которые осмеливались выходить в море. Мы знали по достоверным сведениям, что в черноморских портах, оккупированных врагом, происходили забастовки моряков надводных кораблей, отказывавшихся выходить в море.

Лодка проскочила кольцо охранения и очутилась в точке залпа.

— Аппараты, пли! — скомандовал я.

Торпеда вырвалась из аппарата и помчалась к цели. В ту же секунду я обнаружил свою непростительную ошибку. Оказалось, что я забывал переводить окуляр перископа на увеличение, измеряя расстояния до цели. Дальномер ери этом, конечно, показывал ложную дистанцию. В результате «Малютка» настолько приблизилась к атакуемой барже, что взрыв торпеды грозил ей почти в равной, мере с баржей.

Сообразив это, я схватился за рукоятку, с силой перевел ее на увеличение и невольно дрогнул, увидев только наглухо закрытые иллюминаторы баржи.

— Лево на борт! — успел я скомандовать. В тот же миг лодка вздрогнула.

Об опасности, угрожающей «Малютке», знал один я. Остальные считали, что все в порядке.

— Столкнулись с баржей, — тихо сказал я Косику, вытирая со лба рукавом холодный пот.

— Что вы?.. — вытаращил глаза Косик и беспомощно опустил руки, которыми он секунду назад мастерски жонглировал секундомером и расчетными приспособлениями.

Шли секунды: десять, двадцать, тридцать... А взрыва так и не последовало.

— Промах! — освободившись от мучительного ожидания катастрофы, сказал я.

— Надо полагать, — с досадой согласился Косик. Развернувшись на обратный курс, я приготовился было поднять перископ, как вдруг по переговорной трубе донесся голос гидроакустика старшины Бордок. Он предупреждал о приближении справа, с носовой части, катера. Лодка начала маневрировать на уклонение. Через минуту катер пронесся над нами. Шум его винтов на момент все заглушил. Люди от неожиданности пригнулись, со страхом поглядывая наверх. Все знали, что вслед за шумом винтов могли посыпаться глубинные бомбы.

Последующие действия врага не были похожи на то, что он нас преследует. Бордок все время докладывал о том, что катера удалились и маневрируют по одному и тому же направлению, не приближаясь и не удаляясь от нас.

Я осторожно поднял перископ и осмотрел горизонт. Катера, буксир и баржа сбились в кучу. Смысл подобного маневрирования понять было трудно. Но лучшей мишени для оставшейся в аппарате неизрасходованной торпеды нельзя было и желать.

— Полный ход! Право на борт! — немедленно скомандовал я. — : Торпедная атака!

Маневр требовал разворота на сто восемьдесят градусов. По переговорным трубам я в двух словах сообщил об обстановке над морем и о намерениях повторно атаковать фашистские суда.

Радоваться было нечему, однако мое настроение поднялось. Ободряло сознание того, что у противника, очевидно, не все в порядке, иначе он не «митинговал» бы в открытом море.

Однако пока мы маневрировали, фашистские катера разошлись. Они вместе с буксиром уходили на север. Баржи видно не было.

Я дал глянуть в перископ Косику. После короткого обмена мнениями нам стало ясно, что баржа затонула. Из-за незначительности дистанции торпеда, очевидно, не успела прийти в состояние готовности к взрыву, ударила, как обычная болванка, о борт баржи и пробила его.

— Зарезали тупым ножом, — определил Косик после раздумья.

Стало ясным и поведение фашистов. Очевидно, они не разобрались, отчего неожиданно затонула баржа, и не смогли помочь ей.

Обо всем этом я сообщил по отсекам и, объявив отбой боевой тревоги, передал благодарность торпедистам, электрикам и боцману.

Боцман «Малютки» Давлет Умерович Халиллев был хорошим специалистом, но отличался грубостью и упрямством. Эти качества иногда мешали ему в работе, особенно при взаимодействии с корабельным механиком Феодосией Цесевичем, который твердостью характера и силой воли не уступал на лодке никому. Плавучестью управлял обычно Цесевич. А боцман, стоя за горизонтальными рулями и несколько своеобразно представляя законы механики, считал возможным иногда настаивать на той или иной манипуляции с переменным балластом. Механика, невольно вынужденного отвлекаться от своего дела, это подчас приводило в ярость. И мне приходилось довольно часто вмешиваться в раздоры двух упрямцев. При атаке, однако, и боцман и механик действовали согласованно. Придя в жилой отсек, Терлецкий даже съязвил по этому поводу:

— Еще одна — две атаки — и механик не то что усмирит боцмана, а прямо усыновит.

После пережитых волнений я решил немного прилечь.