Мирон Хергиани - Тигр скал

Участок № 3. За бергшрундом простирается ледовый склон. Он достаточно крут, причем крутизна увеличи­вается исподволь, незаметно, будто не желая нас напу­гать. Лед темно-серого цвета и в лунном свете мерцает подобно морской поверхности. Начинаем рубить ступе­ни. Лед такой твердый, что, когда в лицо попадает самый незначительный осколок, возникает чувство, словно с тебя всю кожу сдирают.

Град осколков осыпа­ет наши плечи, колени, спины, вонзается стальными иг­лами, колет, щиплет. Но мы знаем, что опасности нет: ледоруб не в состоянии отколоть такой кусок, который мог бы смертельно поранить человека.

Рубим ступени, сменяя друг друга. Местами для большей безопасности вбиваем ледовые крючья, и по мере необходимости отдыхающая связка идет на стра­ховку, чтобы передовые работали с полным спокойстви­ем. На веревке подтягиваем идущих позади. Сверху с горящими глазами наблюдают за нами товарищи. Ка­кая забота, ответственность в их взглядах, и как велика наша благодарность им... Внизу, на земле, мне думает­ся, вряд ли кто может хотя бы приблизительно пред­ставить все это и прочувствовать.

Участок № 4. Преодолев ледовый склон, оказываем­ся в скалах. Они представляют собой плоские, круглые валуны. Уклон здесь — 60 градусов. На склонах снега нет, скалы сухие. Первая связка ползком продвигается кверху. Страхуем с помощью крючьев.

Участок № 5. Вскоре выходим на участок, представ­ляющий собой чередование снега, льда и скал. Уклон здесь меньше, зато множество скалистых выступов, которые затрудняют быстрое продвижение. Мы исполь­зуем их как опоры, крепим веревку и страхуем друг друга. Над всем этим участком нависла огромная отри­цательная стена. Уже десять часов утра. Наша цель достигнута лишь частично. Камнепад пройден. Правда, перед носом у нас отрицательная стена, но о ее суще­ствовании нам было известно заранее...

Здесь нам предстоит проторчать долго, ведь отсюда и начинается Зеркало Ушбы во всем его великолепии и неприступности. Начинается наша главная борьба, борьба не на жизнь, а на смерть. На обработку этой стены уйдет, вероятно, весь день, может, мы даже не успеем пройти ее до вечера, потому решаем устроить у ее основания площадку для ночевки. Сравнительно ровный рельеф и защищенность от камнепада дают эту возможность. Палатка, которую мы поставим здесь, вмещает четырех человек. Двоим предстоит спать в гамаке. Пока товарищи занимаются устройством ночле­га, мы с Михаилом, согласно нашему тактическому плану, ведем освоение участка.

Они ушли.

Кухианидзе некоторое время продолжал упорство­вать и отказывался уходить, но без него «ломалась» штурмовая связка. И они ушли, одна связка за другой.

Это была ужасная минута. Минута опустошенности, минута неверия... Банка консервов, обрывок веревки и снег, которого хватило бы на весь мир,— вот что оставалось в нашем распоряжении. Больше ничего. Ничего и никого. Четыре точки отделились от двух и вскоре растворились высоко в облаках. Две точки соеди­нились, словно слились друг с другом. Они выделялись на белом снегу, точно латка. Латка медленно сползала книзу.

Два Михаила Хергиани, больной и здоровый, одна кровь и одна плоть, боролись с приближением конца.

... — Ты напрасно мучаешься... послушайся меня, это напрасно...— говорит Михо.

— Тш-шш... молчи! — я зажимаю ему рот рукой. Тащу его по снегу, и снег как-то необычно шуршит, с присвистом.

Там, где спуск ровный, дело идет хорошо. Я легко тащу его. Поворот... здесь мы замедляем ход. Останав­ливаемся. Я беру его руку, кладу себе на плечо и с нату­гой тащу. Трудно тащить на такой высоте... Я не могу взять его удобно, вскинуть, как рюкзак, па спину. И тем более трудно это голодному и не очень-то отдохнувшему человеку. Но, как ни удивительно, во мне рождаются какие-то запредельные силы, силы, о существовании которых до настоящего момента я не имел представле­ния, не подозревал. А сила и воля, вместе взятые,— это очень много. Тело сжимается в мощное ядро, созна­ние работает напряженно, перебирает одновременно тысячу возможных вариантов и раскладывает их в опре­деленном порядке. Из этой тысячи вариантов необхо­димо избрать один, избрать путь, который окажется единственным путем, надежным, одолимым и проходи­мым. С ночевками, с отдыхом, с обедами и ужинами... «Что у нас сегодня будет на ужин? Турья лопатка... Где сегодня будет наша ночевка? В Цайдерской пещере будет наша ночевка...»

— Ты не веришь... почему ты мне не веришь...

— Молчи!..

— Ты всегда верил мне, а сегодня не веришь...

— Сейчас не время об этом!.. Молчи...

— Знаешь что? Мне кажется, у меня что-то оборва­лось в груди. Оборвалось, и уже ничто не соединит, не исцелит...

— Тебе кажется это. В таком положении человеку

многое кажется.

— Нет... нет... нет...

— Молчи...

— Здесь отличное место. Вокруг белое безмолвие, чистота и белизна... Что может быть лучше этого... поверь мне...

«Здесь надо остановиться. Остановиться и отдох­нуть, на сегодня хватит. Это от долгой тряски у него что-то оборвалось внутри...»

— Я сейчас же устрою площадку!

Работаю целый час. Рассыпчатый снег поддается с легкостью. Но под ним слой льда, перед которым мой ледоруб бессилен. Все мои труды напрасны, думаю я со злостью. Но тут же беру себя в руки. Нет, нельзя под­даваться эмоциям. Необходимо сохранить спокойствие, придержать нервы, чтобы не утратить трезвость мысли.

— Прошу тебя, поверь мне...

«И начали мы идти-уходить...» Есть такая песня невеселая...

— Ну-ка, давай твою руку. Чем ниже мы спустимся, тем лучше ты себя почувствуешь,— пытаюсь я при­ободрить его.

— Наоборот, дело пойдет все хуже и хуже... Потому я и прошу тебя. Вот, взгляни туда...

— Да, хорошо, я взглянул. И что?..

— Оставь меня на нашей стороне, прошу тебя по-братски. Все кончится. И для тебя так будет лучше, может, хоть ты спасешься. И моим мученьям настанет конец.

— А? Что ты сказал? — погруженный в размышле­ния, я не сразу постигаю смысл, слух ухватывает лишь отдельные слова.

— А потом твоя воля... Придешь потом и соберешь меня. Потом делай со мной что хочешь...

«Придешь потом и соберешь меня. Потом делай со мной что хочешь»,— дошло-таки до моего сознания. Дрожь пронзила меня. Слово «соберешь» было ужасаю­ще.

— Не говори так, ты слышишь?! — заорал я сам не свой.— Не болтай все, что придет на ум, понял?

Он испугался моего крика. Молчал и смотрел на меня.

На нашей стороне колоссальная стена. А на китай­скую — спускается спокойный снежный склон.

«По этому склону его можно бы легко спустить,— мелькнула мысль.— Спустить-то можно, а что будет после? Ведь нас никто не найдет, никто и не заподозрит, где мы находимся...»

Нет, надо как-то собраться с силами и выйти к подъему Западной вершины. Подъему, который два дня назад прошла наша шестерка.