Бен Мезрич - Миллиардеры поневоле. Альтернативная история создания Facebook

Все пройдет просто офигенно!

«Десять тысяч гарвардских парней…»

У Эдуардо ныли колени от напрасных попыток поудобнее пристроить свое долговязое тело, облаченное в черную мантию из тяжелого синтетического материала, на складном деревянном стуле. Вокруг, со всех четырех сторон, теснились такие же складные стулья. В мантии было жутко жарко, да к тому же дурацкая шапочка с квадратным верхом оказалась на два размера меньше, потому врезалась во взмокший лоб и с корнями вырывала волосы на затылке.

Несмотря на это, Эдуардо улыбался. Улыбался, невзирая на то, что с ним проделали бывшие друзья. Он посмотрел направо, вдоль ряда однокашников в одинаковых черных мантиях и кретинских головных уборах. Потом обернулся назад — ряды облаченных в одинаковые костюмы выпускников занимали половину Гарвард-Ярда, а там, где кончались они, начиналось скопление легких летних блейзеров и оливковых брюк — это собралась яркая толпа гордых родителей, вооруженных фотоаппаратами и цифровыми видеокамерами.

«Десять тысяч гарвардских парней…»

Эдуардо посмотрел на сцену — до нее метров девять. Президент Саммерс уже занял место на трибуне, по сторонам от него выстроились деканы, а перед ним возвышалась гора дипломов. С минуты на минуту президентский микрофон должен был ожить, вот-вот первое имя выпускника прозвучит над всей площадью, отразится от древних, увитых плющом стен и от каменных ступеней Библиотеки Уайднера, взлетит к ее греческой колоннаде и дальше, в небесную синь.

Утро выдалось довольно утомительным, но Эдуардо был полон энергии — другие выпускники тоже нетерпеливо ерзали на маленьких деревянных стульях.

Ни свет ни заря длинная колонна выпускников выступила из общежитий на Чарльз-Ривер и прошествовала через Гарвард-сквер на Гарвард-Ярд. На улице было жарко, но, несмотря на это, Эдуардо надел под мантию пиджак и галстук. После окончания церемонии он планировал провести остаток дня с родителями. Ему пока не удалось высмотреть их в толпе, но он точно знал, что они где-то там.

На Гарвард-Ярде негде было яблоку упасть — больше народу, собравшегося в одном месте, Эдуардо видел только однажды в жизни, еще будучи школьником, на одном из немногих рок-концертов, на которых он побывал. И все эти люди пробудут здесь целый день. Ближе к вечеру перед ними выступит Джон Литгоу, актер, в свое время тоже окончивший Гарвард. Перед этим выпускники соберутся на ступенях Библиотеки Уайднера, чтобы попозировать для коллективной фотографии. А потом перекусят с родителями на свежем воздухе, после чего станут прощаться друг с другом и с университетом. Кто-то наверняка будет кидать в воздух квадратные шапочки, потому что видел по телевизору, что так положено.

Когда Эдуардо снова посмотрел на сцену, его поразил цветовой контраст между стоящими на ней людьми и окружавшей его чернотой. Университетские маршалы, штатные профессора, почетные выпускники — все выстроились на сцене позади президента в ярких, чуть ли не психоделических расцветок, мантиях. Взгляд Эдуардо скользнул на гору дипломов. Где-то там, среди свитков, лежал диплом с его именем на украшенном латинским девизом листе бумаги, за который родители отдали сто двадцать с лишним тысяч долларов.

Самому Эдуардо диплом обошелся, в каком-то смысле, гораздо, гораздо дороже.

«Десять тысяч гарвардских парней…»

Издалека до него донеслась мелодия гарвардского гимна — Эдуардо сомневался, что кто-то знал все его слова. И был прав: большую часть текста исполнитель заменял мычанием. Сам Эдуардо гимн наизусть знал, выучил еще первокурсником, услышав, как его исполняет хор после спортивной победы над командой Йеля. В те времена он горячо болел за «Алых», гордый своей причастностью к университету, к истории Гарварда. Он гордился тем, что им гордится отец, тем, что недаром корпел над учебниками в старших классах. Непростая дорога — через изучение нового языка и постижение чужой культуры — привела его сюда, на окруженный историческими зданиями Гарвард-Ярд. Он знал этот гимн, поскольку тот символизировал его общность со всеми, кто когда-либо стоял плечом к плечу на этой зеленой площади.

На трибуне Саммерс готовился открыть церемонию и наклонился широким одутловатым лицом к самому микрофону. Эдуардо знал, что до него президент доберется не скоро, а добравшись, обязательно что-нибудь переврет: опустит «о» на конце имени или сделает в фамилии ударение на второй слог. К подобным вещам Эдуардо привык и уже не обращал на них внимания. Он выйдет к трибуне и получит диплом, потому что заслужил его. Потому что именно так все и должно происходить в жизни. Потому что это по справедливости.

Как только Саммерс зачитал первое имя и к трибуне направился первый выпускник, за спиной у Эдуардо сработала мощная вспышка.

Против воли Эдуардо подумал о том, что рано или поздно кто-то вывесит этот кадр на Facebook.

В первый раз за день улыбка сошла у него с лица.

Два часа ночи.

Шестнадцать долгих часов спустя.

Голова у Эдуардо кружилась от общения с родителями, изнурительной жары и четверти бутылки скотча. Засунув руки в карманы пиджака, он развалился на глубоком кожаном диване на четвертом этаже «Феникса» и наблюдал за незнакомыми ему блондинками, которые устроили танцы вокруг журнального столика, так плотно уставленного бутылками спиртного, что со стороны он напоминал маленький мегаполис со стеклянными небоскребами, сверкающими огнями в лунной ночи.

Вечеринка шла на всех четырех этажах здания, сотрясаемого музыкой — смесью хип-хопа и попсы, — которая грохотала на втором этаже, где располагался танцпол. Эдуардо не надо было напрягать воображение, чтобы представить, как колеблющаяся толпа топчет благородный паркет, вдыхая дым горящих снаружи костров. Он легко представлял себе симпатичных девиц, по большей части только что доставленных пикап-басом, и озабоченных клубных новичков, ищущих их взаимности в эту незабываемую ночь.

Здесь, наверху, было потише. Если не считать танцующих вокруг журнального столика блондинок, на четвертом этаже царила атмосфера роскошной VIP-гостиной. Ей соответствовал и интерьер: толстый красный ковер, панели темного дерева на стенах и потолке, кожаные диваны, столы, уставленные дорогим алкоголем. Гостиная на четвертом этаже была местом особым, и посторонние могли сюда попасть только по специальному приглашению.