Валерий Болдин - Крушение пьедестала. Штрихи к портрету М.С. Горбачева

Ближе к Успенскому шоссе размещается двухэтажный дом приемов, всего с одним кабинетом и спальней, с несколькими обеденными залами. На крытых и утепленных верандах также стоят огромные столы, где можно разместить 70–80 гостей. В этом доме приемов, в зале второго этажа, и было решено проводить заседания Совета Федерации по доработке проекта нового Союзного договора.

Почему же выбор пал именно на Ново-Огарево? Ведь добираться туда было неудобно. Глав республик привозили на автобусах, как экскурсантов, и так же отправляли в Москву. Но были и свои преимущества. Прежде всего, подготовка такого рода документов носила затяжной характер и часто заседания кончались за полночь и желающие могли там переночевать. Во-вторых, Ново-Огарево, по мнению организаторов, могло бы войти в историю и стать символом нового мышления, демократического подхода к формированию иного сообщества на осколках прежней империи. Ново-огаревский документ должен был напоминать кемп-дэвидское соглашение, которое и сегодня остается в памяти и «на слуху» мирового сообщества. В-третьих, дом приемов хотя и был не совсем удобен для заседаний, но располагал всем необходимым для их обеспечения, включая хорошую кухню, и многие наиболее сложные вопросы находили продвижение за обеденным столом. И. наконец, в-четвертых, Ново-Огарево располагалось недалеко от резиденции президента СССР, что, конечно, не так существенно, но все-таки позволяло ему быстро добираться «туда и обратно». Возможно, были и другие причины для загородной работы над проектом.

Еще в начале 1991 года была сформирована группа специалистов для подготовки проекта нового Союзного договора. Возглавляли ее вице-президент АН СССР, академик В. Н. Кудрявцев и два представителя президента — бывший первый секретарь Киевского обкома партии Г. И. Ревенко и Г. X. Шахназаров. Работа эта была длительная и кропотливая. К участию в ней приглашались экономисты, юристы, политологи из разных республик. Но представленный первоначальный вариант нуждался в политической проработке на высоком уровне. Возникала потребность обсудить проект с руководителями союзных и автономных республик и высказать принципиальные замечания. М. С. Горбачев решил собрать всех в загородной резиденции.

Надо сказать, важнее вопроса, чем сохранение нашего Союза, я в ту пору не знал. В конце 1990 года у меня состоялся откровенный разговор с М. С. Горбачевым о судьбе СССР. Возможности для обстоятельных бесед с президентом все больше сокращались. Он не любил говорить на неприятные для него темы и всячески уходил от «тяжелых» бесед. Но речь шла о слишком важном вопросе. Его я поднимал неоднократно. Ведь уже начиная с 1988 года все четче проступали глубокие трещины в нашем Отечестве, разрушающие Союз, вырисовывалась самостийность в некоторых республиках. Это была пора, когда едва уловимый холодок отчужденности только начинал витать в словах многих деятелей творческой интеллигенции, считавшей модным лягнуть центр и Россию, упрекнуть их в шовинистических настроениях. Давние украинские друзья мне говорили: пока суетятся представители Закавказья, Молдавии или Прибалтики, это не страшно. Страшно будет, если поднимет голову украинский национализм, полыхнет «самостийность», вот тогда настанет конец нашему единству. Откровенно говоря, такое мне не могло даже прийти в голову. Как могут украинские братья, связанные с Россией многими столетиями совместной дружбы и годами борьбы за общее дело, изменить нашему Союзу. В это я отказывался верить и понимал, как тяжело будет жить перемешавшимся народам, миллионам семей, где смешанные браки существовали так естественно и распространились столь широко.

В то время мысль о расколе России и Украины мной воспринималась как дикая и еретическая. Но, видимо, я не все знал о тайных действиях определенных сил, которые подталкивали страну к разъединению. Другое дело прибалты, которые всегда смотрели в лес и за море, особенно после того, как общими усилиями Советское государство отстроило им промышленное производство и инфраструктуру, прежде всего дороги.

И вот теперь я сидел в кабинете президента, и разговор зашел о будущем нашего Союза. Для себя я считал этот вопрос принципиальным, определяющим мое отношение к сотрудничеству с президентом. М. С. Горбачев знал об этом моем «комплексе» и, может быть, потому ответил, как мне казалось, прямо:

— Советский Союз был и будет. Ты говоришь о тяжелых последствиях для экономики. Это так, но не видишь политическую и социальную катастрофу в случае распада государства. Речь идет не только о принадлежности заводов, но и территорий, пересмотре границ. У нас десятки миллионов русских, украинцев, белорусов живут за пределами своих национальных границ. Ты подумал, как быть им? Нельзя допустить великого переселения наций. А как быть, скажем, Литве, когда Клайпеда наша, ряд районов принадлежали полякам?

Президент перечисляет территории, из-за которых может возникнуть спор между республиками, краями и областями на Кавказе, в Средней Азии. Заканчивает он свой монолог на оптимистической ноте:

— Пока я президент СССР, разрушения Союза не допущу. Для этого и в Конституции СССР заложены механизмы, которые страхуют от скоропалительных решений. А теперь об экономике. Что они смогут сделать, не имея нефти, газа, вообще топливно-энергетических ресурсов? Перережь эту пуповину, сократи дотации, и они не выдержат и полугода. Ты ведь знаешь, я говорил об этом при поездке в Эстонию. Показал соотношение поставок продукции и кто у кого сидит на шее. Это ведь можно увидеть и на практике. Эстония, кстати, не единственная территория, прильнувшая к могучему телу России. Так что ты можешь быть спокоен.

— Я не против суверенитетов, но положение дел таково, что становится страшно, когда подумаешь, сколь тяжелы будут последствия разжигаемой кое-кем национальной неприязни. Не хотел бы участвовать в развале страны. Сомневаюсь и в возможности Цивилизованного развода»…

— О чем ты говоришь? Повторяю: Союз был, есть и будет. Тут я не отступлю…

Разговор закончился на раздраженной ноте. Президент едва сдерживал себя, и можно было ожидать срыва.

Он часто не сдерживался и мог бросить в лицо любые обвинения — в шовинизме, имперских замашках, а может быть, и в чем-то похуже.

Не уверен, говорил ли М. С. Горбачев тогда искренне или создавал флер, пытаясь прикрыть свои истинные намерения? Но он не мог не знать, что люди видели на деле сдачу президентом позицию за позицией, подталкивание к развалу государства. В конце концов так и было сделано. Вопреки всем своим обещаниям, без референдума, с нарушением Конституции СССР республики Прибалтики «отстегнулись» от Союза, образовав прореху в экономике, обороне. Но главное в том, что остались беззащитными сотни тысяч русских, украинцев, белорусов, которых демократствующие лидеры прибалтов не считали за людей.