Йонатан Нетаньягу - Письма Йони: портрет героя

В течение лета я занимался, в основном, политическими и экономическими аспектами международных отношений вообще и на Ближнем Востоке в частности, а также факторами, влияющими на политику США в этом районе. Было у меня несколько великолепных профессоров, и я смиренно признаю, что мне было много чему учиться и – что еще важнее – каждая открытая книга приводила к тому, что я открывал еще три и хотел открыть еще три. Единственной проблемой была постоянная нехватка времени: восемь недель – это действительно немного. Слегка напоминает ощущение жажды в трудном походе, утолить которую не хватает во фляге воды. Во всяком случае, я вернулся совершенно обновленным и готовым к новому погружению. Тяжеловато быть так близко от своей части и, вместе с тем, так далеко. Занятия на ПУМе начнутся через полторы недели – надеюсь, не будут пустой тратой времени.

Это что касается меня (получилось даже многовато). Я себе представляю, что и ты испытал примерно то же чувство освобождения и открытости, и даже в более острой форме, так как переход из одного мира в другой был для тебя гораздо резче. Рад, что вы наконец смогли быть вместе (несмотря на всю загруженность учебой, Европа, вероятно, показалась вам сном), и надеюсь, что от окружающего вас декадентского, наивного и разрушительного американского общества вам удается отмежеваться в достаточной степени, чтобы видеть положительные стороны демократии, технологии и высокой производительности, свойственные этой великой стране. Что касается меня, то я покинул Америку со смешанным чувством – с одной стороны, достижения их огромны и вызывают восхищение, с другой стороны, я нахожусь под впечатлением того, что все это мощное творение обречено на гибель разлагающимся обществом, в котором не видно признаков обновления. Интересно, как положение у вас, на далеком западе. Пожалуйста, напишите.

Перехожу к совершенно другой теме.

Подводя итоги твоей службы, о тебе сказали так много хорошего, что с моей стороны, наверное, излишне тебя расхваливать. В сущности, лучше всего о том, что ты дал за последние годы части, ты сказал в своем "кредо" во время церемонии смены командиров.

При всем при том, позволь сказать несколько слов от себя.

Ты не представляешь, с каким удовольствием я с тобой работал. Выпала мне за эти годы большая честь, большое личное везение. Я, несомненно, очень многому научился. Не раз бывало, что ты удивлял меня именно тогда, когда я считал, что хорошо тебя знаю. Тут ты приоткрывал еще одно окошко, чтобы можно было взглянуть на вещи с новой стороны. Ты был не только образцовым командиром части, но также учил нас эффективно работать и с готовностью брать на себя ответственность. Ты учил нас отличать главное от пустяков и сосредоточиваться на главном. Ты проявлял большую гибкость и достаточно великодушия, чтобы отказаться от своего мнения (как в случае, когда ты признавался в ошибках, или говорил, что, возможно, ошибся). И вместе с тем, в случае необходимости, ты был тверд и бескомпромиссен.

Ты не только ввел в действие новые методы работы и мышления в нашей части. Тебе удалось добиться того, что в армии в целом признали эти новые методы (и из всех твоих многочисленных достижений это, возможно, самое серьезное). Не зря сказал Д., что, по его мнению, ты был лучшим командиром нашей части. Конечно, он прав. Только я это знал почти за два года до него.

Кроме того, ты поражал меня огромным тактом, который ты проявлял в работе, как по отношению к офицерам, так и к солдатам части, подлинной заботой о людях и пониманием не только того, что так желательно поступать из тактических соображений (это само собой), но и того, что так действительно поступать надо, ибо это человечнее, нравственнее.

Не хочу касаться всего разнообразия затронутых во время церемонии тем (тактическая мысль, ясность мышления и т. п. – ты смутишься). Достаточно, если закончу второстепенным замечанием: я всегда предпочитал командовать и работать самостоятельно, всегда меня от талкивала мысль – быть ограниченным в своих действиях и кому-нибудь непосредственно подчиняться. Признаюсь, что тебе удалось то, что я полагал в отношении себя невозможным – что я с удовольствием служил помощником командира части. Тот факт, что мои представления о характере и форме руководства частью соответствовали твоим методам работы и то, что я пользовался твоим полным доверием и имел возможность действовать самостоятельно, – несомненно способствовали тому, что я считаю годы нашей совместной работы в высшей степени приятными и плодотворными.

Я вижу, что, судя по количеству страниц, письмо мое можно было бы напечатать как книгу.

(Не берите с меня примера в смысле длины писем – разве что один раз, но также не забывайте, что есть некто, кто будет рад узнать, как вы живете).

В Судный день 6-го октября 1973 г., самый священный для евреев день в году, Египет и Сирия совместно предприняли внезапное нападение на Израиль. Захваченная врасплох страна столкнулась с самой серьезной с 1948 года угрозой своему существованию. Расположенным на Голанах и в Синае войскам удалось дорогой ценой сдержать наступление арабских армий, превосходящих наши войска количеством людей и боевой техники. После того, как Израиль отмобилизовал резервистов и двинул подкрепление на фронты, в ходе сражения сначала произошла стабилизация, а затем – крутой поворот/

В начале войны Судного дня Йони командовал группой солдат из части, расположенной на Голанских высотах. О первом бое, в котором участвовал Йони со своими бойцами (на второй день войны), есть следующее свидетельство:

"Возле Нафаха (командный пункт Цахала на Голанских высотах) мы обнаружили десант сирийских командос и получили сведения, что мы, по существу, – последние вооруженные силы, защищающие этот пункт. Спешно выехали к месту обнаружения. Стояли на шоссе и высматривали противника, как вдруг сирийцы открыли сильный огонь, от которого погиб один из наших офицеров. Они нас поймали в самой удобной для них позиции, когда они – сидят в укрытиях, а мы – полностью открыты. В этот момент было необходимо, чтобы нашелся человек, который бы начал подавать четкую команду, иначе там могло создаться крайне мрачное положение.

После того первого огневого удара много не стреляли, и было такое чувство, когда ждешь, чтобы кто-то что-то предпринял. Я лично помню, что в этот момент я испугался. Очень боялся. И тогда я увидел картину, которую буду помнить всю жизнь: я вдруг увидел, как Йони поднялся совершенно спокойно, как будто там ничего не происходило. Жестами показал людям, чтобы они тоже поднялись. Все лежали за укрытиями, а он стал продвигаться, как на военных учениях. Он шел выпрямившись, отдавая команды налево и направо. Я помню, как я подумал, будучи его солдатом: "Какого черта! Если он так может, значит, могу и я!". Я встал и начал сражаться".